— Норман, ты не знаешь, который час?
Он вздохнул и закрыл книгу. Он уже видел, что следует ожидать худшего — сам вопрос матери заключал в себе вызов. Чтобы попасть сюда, ей нужно было пройти мимо старинных напольных часов в коридоре; если бы ее действительно интересовало время, она могла бы взглянуть на них.
Как бы то ни было, не стоило раздражаться по пустякам. Норман опустил взгляд на свои часы и улыбнулся.
— Начало шестого, — сказал он. — Я и не заметил, что уже так поздно. Я читал…
— Ты думаешь, у меня нет глаз? Я вижу, что ты делал, — она уже стояла у окна и смотрела наружу, в дождь. — И я также вижу, что ты не сделал. Почему ты не включил вывеску, когда стемнело? И почему ты не в конторе, где тебе полагается быть?
— Ну, ведь пошел такой сильный дождь, вот я и решил, что в такую погоду на дорогах пусто.
— Чепуха! Именно в такую погоду и можно рассчитывать на клиента. Мало кому нравится вести машину под дождем.
— Но ведь вряд ли кто свернет на нашу дорогу. Все едут по новому шоссе, — Норман почувствовал, как в его голос начала просачиваться горечь, как она подступила к горлу, оставляя на языке отвратительный привкус. Он попытался сдержаться, но было уже поздно — он должен был выблевать все это: — Я же говорил тебе, что так и будет, — еще когда мы только узнали, что шоссе собираются перенести. Ты тогда могла продать мотель, не дожидаясь, пока о новой дороге объявят публично. Мы могли бы купить землю — и поближе к Фейрвейлу, к тому же. У нас был бы новый мотель, новый дом, мы бы неплохо заработали. Но ты не послушала. Ты никогда меня не слушаешь, разве не так? Главное — это чего тебе хочется, что ты думаешь. Меня тошнит от тебя!
— Неужели, мальчик? — голос матери был почти нежен, но сейчас это не могло обмануть Нормана. Как и в любом другом случае, когда она называла его “мальчиком”. Ему сорок лет, а она называет его “мальчиком” и, что еще хуже, как с мальчиком и обращается. Если бы только он мог не слушать ее! Но он слушал и знал, что должен слушать и что всегда должен будет слушать.
— Неужели, мальчик? — повторила она еще нежнее. — Тебя тошнит от меня, да? Нет, мальчик, тебя не от меня тошнит. Тебя тошнит от себя.
— Это и есть настоящая причина, по которой ты сидишь тут у боковой дороги, ведь так, Норман? И все лишь потому, что у тебя ни на грош самостоятельности. И никогда не было, разве не так, мальчик?
— У тебя не хватило самостоятельности, чтобы уйти из дома. Чтобы пойти и устроиться на работу, или поступить в армию, или даже найти себе девушку…
