Хуже всего было, когда появлялся Всемогущий и делал вид, будто все прекрасно. Для чего, как известно, были хороши все средства. Иногда Он поджигал этот чертов Дом и потом долго смотрел, как ветер разносит золотые искры и остывает пепел. Или же открывал воздушные шлюзы – и воды закрывали от Небес Дом, пустыню, океаны и всю Землю. Но проходило совсем немного времени – и Дом Иова вновь возвращался на радость ангелам и к печали Всемогущего.
Однажды случилось так, что, проходя мимо, Всемогущий вдруг подошел к двери Дома и постучал.
Ответом ему было гробовое молчание.
Он постучал еще раз.
Никого.
Он отошел и обернулся.
Дом хранил молчание.
Кажется, Он собирался постучать еще, но потом раздумал.
Вместо этого Он открыл рот и услышал свой голос:
– Пусть я ничтожный и голос мой едва слышен среди других голосов ангельских и человеческих, услышат меня готовые своею жизнью повторить путь мой.
И казалось, что голос этот говорит от имени моря, от имени звезд, от имени пустыни и даже от самих Небес, которые всегда опаздывают.
Голос то таял, то вновь возвращался, а главное – это был не его голос.
Похожий – но не его.
– А чей?
– Еще не догадался? Боюсь, что голос этот твой.
– Не может быть!
– Ты встретил сам себя.
А между тем Дом, звеня и скрепя, оставляя на песке глубокие следы, медленно двигался в сторону Океана.
И Всемогущий готов был поклясться, что в Доме Иова был слышан громкий смех.
Впрочем, если верить одному загадочному лицу, пожелавшему остаться неизвестным, – этот смех был на самом деле не смех, а плачь, – тот самый, который грозил затопить весь мир и не оставить в покое Небеса.
Впрочем, до этого было еще не скоро.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ ИЗ СНОВИДЕНИЯ. Откуда, в самом деле, берется такое, ни на что не похожее переживание, как переживание жизни как сновидения? Самое первое и простое объяснение, приходящее на ум, указывает на то, что мы опираемся здесь на бросающуюся в глаза обыкновенную аналогию. И верно. В привычном понимании сон и явь соотносятся между собой, как две противоположные области, два Царства, одно из которых носит имя Иллюзия, а другое – Реальность. То, с чем мы встречаемся во сне – это есть, согласно этом пониманию, только кажимость; подлинно существующее открыто лишь бодрствующему сознанию. Понятно, что то, что погружает меня в иллюзорный мир кажущихся образов и сюжетов, обнаруживает себя (свою иллюзорность) только будучи соотнесено с миром яви: я опознаю фантазии сновидений в момент возвращения к ясному существованию действительной жизни, чья реальность неоспорима. Так, во всяком случае – на первый взгляд. Есть, однако, и другой взгляд, быть может, более зоркий и внимательный. Похоже, что именно ему мы и обязаны нашему переживанию. Этот взгляд свидетельствует, что образы сна ничуть не менее достоверны, чем те, которыми потчует нас реальность. «Сколько раз случалось мне ночью видеть во сне, что я нахожусь вот в этом месте, перед огнем, одетый, хотя я лежал совсем раздетый в своей кровати, – свидетельствует Декарт. – правда, теперь мне кажется, что я смотрю на бумагу не сонными глазами… Но тщательно вдумавшись, я припоминаю, что и во сне бывал часто обманут подобными же иллюзиями. Остановившись на этой мысли, я так ясно убеждаюсь в отсутствии верных признаков, посредством которых можно было бы отличить бодрствование от сна, что прихожу в изумление, и моё изумление так велико, что я почти готов верить, будто бы сплю». (Метафизические размышления,1)
