Следовательно – скажу я, отбросив прочь самого себя, – не слишком ли эта замена и подмена? Ведь так легко забыть, что именно тут философия становится религией, а с религии, как известно, можно взять только то, что ты в нее вложил сам.
О КРИКУНАХ О БОГЕ. Вот крикуны о Боге. У них одна задача: встать пораньше и сразу отправиться на поиски обидчиков нашего Бога, как будто Он сам уже стар и не в состоянии защитить себя или забыл дома лекарства. И вот они продолжают свою бесконечную песню, стараясь перекричать друг друга и защитить своего Бога до последней капли крови, и до последнего вздоха… Впрочем, до этого, как правило, никогда не доходит.
С ЧЕРНОГО ХОДА. Пробраться к Богу с черного хода… Что за нелепая фантазия!.. Да разве не этим мы и без того заняты от рождения и до могилы? И разве все эти книги в Библиотеке – не о том же? Стоит ли удивляться, что черный ход всегда полон посетителями, тогда как ход парадный чаще всего встречает сумерки в одиночестве.
Все, что бы мы ни делали, в глубине своей движимо одной единственной целью, одной единственной задачей, одной страстью, сжигающей нас невидимо для нас самих, – вернуться к самому себе. Всё прочее – лишь сотрясение воздуха.
Допустим, что эти мрачные утра и ночные сны, навевающие дурные воспоминания, а затем и пришедшие мысли о безнадежности будущего и нелепости прошлого – все вместе побудили меня воскликнуть это горькое и необдуманное: Господи! Как же надоело мне Твое творение – и это серое небо, и однообразие восходов и закатов, и царствующая надо мной самодовольная необходимость, но больше всего эти лица, пустые глаза, бессмысленные разговоры всех тех, кто, ничтоже сумняшеся, почитает себя венцом творения!
Отчего бы не допустить – вместе со многими, допускающими это – что сказанное искренне, со страстью и верой, может рассчитывать на ответ? Но что же ответят мне на это, – если, разумеется, найдут нужные ответы? По здравому размышлению, я мог бы рассчитывать на любой ответ. Но, похоже, эти безрадостные утра и ночные кошмары убедили меня, что в лучшем случае, я услышу лишь сухие: «Ничего другого у нас нет, и не будет».
Очевидно, что мне трудно, почти невозможно, составить ясное представление об Истине, – так близко она ко мне. Иногда мне кажется, что если бы мне понадобилось, то я не смог бы отличить её от себя, и наоборот. Но мне также невозможно составить ясное представление и о себе самом, – словно зеркальное отражение, копирующее действительность, – словно рассказ, пытающийся воссоздать подлинное событие и вечно привносящий в него нечто свое, – словно шум моря, который я слышал когда-то в детстве. Всё, что я знаю, это только то, что я – это всегда только я, Истина же – это совсем другое. Но в глубине сердца я догадываюсь, что нет ничего лживее этого очевидного знания.
