«Бытие» само по себе, – оно – только тяжелый сон, приснившийся под утро, – кошмар, навалившийся всей тяжестью и спеленавший тебя по рукам и ногам.
Быть на языке этого «Бытия» означает быть приглашенным на благотворительный вечер, устроители которого с трудом скрывают свое отвращение к приглашенным, без церемоний посматривая на часы, в ожидании, когда можно будет, наконец, выпроводить всех присутствующих вон.
Но то, о чем мы действительно грезим, и что, пожалуй, еще связывает нас с Истиной, – это оказаться вдали. Ведь быть истинным, значит всего только это: быть вдали.
И пусть твои слова не донесутся, утонув в разделяющем нас пространстве, а твои черты сотрет это равнодушное расстояние, – не велика беда. Не велика беда, – если мы, конечно, хотим большего. Пожалуй, тебе не захочется даже кричать, чтобы докричаться, и уж тем более напрягать слух, чтобы услышать, о чем кричат тебе другие. Зато какое блаженство, это древнее, как мир, подлинное Бытие, обретенное в его изначальной истинности! Оно ведь не значит ничего другого, кроме этого, последнего: быть вдали.
Было время – и мы ходили по улицам и переулкам этого вечного города, восхищаясь его дворцами и парками, памятниками и площадями, узорами чугунных оград, легкостью колоннад, беззаботным шумом фонтанов. Мы спускались по его ступеням и подымались по мраморным лестницам, блуждали по залам его музеев и библиотек и любовались росписями его храмов. Вечность, до краев наполненная чудесами, встречала нас на каждом шагу, и каждый поворот обещал новые чудеса, открывал уносящиеся в бесконечность перспективы. Но пришло время и мы стали замечать, что краски вокруг поблекли и бесконечные когда-то пространства потускнели, словно напуганные чем-то их превосходящим. Само небо выцвело, как выцветает старая фотография. Ночью, когда гаснут огни и весь Город погружается в сон, можно заметить, как проступая под ногами, просвечивает сквозь камень улиц и площадей головокружительная бездна, – как то там, то здесь мерцает сквозь стены дворцов, музеев, библиотек холодный свет подступивших звезд, обращающий Город в дурное сновидение, обреченное вот-вот растаять, оставив нас один на один с безмолвием последней Пустоты, которую мы по-прежнему не хотим принимать в расчет.
По согласному мнению и новых и древних теологов Бога нельзя принудить. Например, Его нельзя принудить услышать наши жалобы и мольбы, тем более, ответить на них. Правда, с другой стороны, нельзя принудить и нас – стенающих и вопящих – не стенать, не жаловаться и не вопить. Ведь жалоба и плач, да не они ли – наша истинная природа, над которой, как это подозревали еще древние, не властна даже смерть?
