Калликл: Мне кажется, что ты чересчур желчен, чужеземец. А где желчь, там, известно, нет места для правды. Не гласит ли всеобщее мнение, подсказанное божественным разумом, что нет ничего выше Истины ни на небе, ни на земле, ни в морских глубинах? Не свидетельствует ли оно, что только одной ей принадлежат по праву все богатства и чудеса, о которых мы не можем даже толком помыслить? Не эта ли великая и страшная храмина Космоса, расцвеченная звездами, украшенная солнцем и луной, является зримым воплощением ее, благодаря чему и мы, люди, можем получить малую толику от ее щедрот и не остаемся совсем уж в неведении относительно и самих себя, и этого мира? Разве же не зовем мы Истину – Путеводительницей, чужеземец, поскольку только ей одной принадлежит право вести нас, ибо только ей ведомы и сам этот путь, и его цель?
Чужестранец: Ты забыл упомянуть, Калликл, что даже боги без возражения идут туда, куда она их позовет, с радостью делая то, что она от них потребует. Клянусь вашим Дельфийским оракулом, слушая тебя, мне начинает казаться, что это не ты, а сама Истина разглагольствует тут о своих достоинствах, словно публичная девка, расхваливающая свой товар, и тогда ноги сами несут меня отсюда прочь… Прощай, Сократ. Прощай и ты, Калликл. Если вам вдруг не посчастливится, и вы встретите ту, о которой мы тут говорили, то, заклинаю вас, сжальтесь надо мной и пошлите ее искать меня куда-нибудь в Персию или в Египет.
Сократ: Но на что же ты надеешься, чужестранец? Как же может жить человек, который только и занят тем, что бежит от Истины?
Чужестранец: На что мне еще и надеяться, Сократ, если ни на свои ноги? Разве, по-твоему, было бы лучше, если бы она настигла меня, чтобы сделать из меня влюбленного дурака, какими набит весь мир?.. Прощай. (Поспешно уходит).
Калликл: Милосердные боги! Ты слышал, о чем он попросил нас? Послать Истину по неверному следу.
Сократ: Конечно, прежде всего, нам надлежит заботиться о делах правды и благоразумия. Однако, случается, что приходится поступать прямо наоборот. Потому что, боюсь – в противном случае мы будем бежать уже не от Истины, а от самих себя, а это, мне кажется, много хуже. Как ты думаешь, Калликл?
Единственный серьезный упрек, к которому, возможно, стоило бы прислушаться сочинителям всех жанров, состоит в том, что все написанное ими не попало в огонь, но, напротив, оказалось в типографии, чтобы затем лечь на книжные полки, навсегда утратив, тем самым, какую бы то ни было истинность. – Какие могут быть сомнения: удел Истины – быть сожженной! Уж такова ее «природа» – то единственное, что в состоянии удостоверить ее истинность. Что же еще? Разве быть истинным, это быть в согласии с общим мнением? Еще Бэкон предостерегал нас от такого легковесного смешения. Отбросив сомнения, грозящие вернуть нас в рабство миру, следует сказать: если правда, что нам изредка все же удается увидеть лицо Истины, то лишь тогда, когда искаженное страданием и яростью, оно вдруг возникнет перед нами из пожирающего его пламени.
