Сократ: Мне кажется, что ты не совсем хорошо понимаешь, о чем идет речь, Калликл. А надо сказать – она о том, что в последнее время боги оставили нас, перестали обращать на нас внимание, ускользают, стоит тебе только вспомнить наши имена, и вообще ведут себя так, словно нас вообще не существует в этом мире.
Калликл: Мне все-таки кажется, что ты сошел с ума, Сократ. Хоть теперь, по крайней мере, я могу догадаться, куда плывут твои мысли. Я угадал, Сократ?
Сократ: Надеюсь.
Калликл: И значит этот крик…
Сократ: Совершенно верно. Этот крик должен разбудить Небеса, чтобы они хотя бы объяснили – в чем наша вина. Вот почему и днем, и ночью я готов кричать, надеясь, что рано или поздно нас услышат и тогда все пойдет, как следует – боги на Олимпе, герои в битвах, люди на земле.
Калликл: Послушай Сократ, а нельзя ли мне покричать вместе с тобой, ведь вдвоем можно управиться в два раза быстрее!
МЫ – МОДЕЛЬЕРЫ. Для нас не секрет: Истину почитают, главным образом, за ее одежду. Поэтому мы одеваем ее по своим собственным выкройкам, не жалея ни сил, ни выдумки для того, чтобы угодить взыскательной публике. Здесь нельзя ошибиться. Сузить или расширить, укоротить или, наоборот, удлинить, пришить накладной воротничок или вовремя отпороть оборки, – никому и в голову не придет, что в этом-то все дело. Приходит время – и мы выводим свою Истину на всеобщее обозрение, чтобы услышать хор похвал и сладкий гул одобрения. Как хороша она в своем новом наряде! – Мы же втихомолку смеемся и не перестаем кланяться, когда нам рукоплещут… Не жалейте ладоней! Слава Богу, у нас в запасе еще достаточно материала и фантазии, чтобы еще не раз порадовать вас своим нехитрым искусством…
НАЗНАЧЕНИЕ ФИЛОСОФИИ. Сделать из необходимости служанку и помыкать ею, как только вздумается (потому что – отчего же и не помыкать, раз у нее такой дурной характер!) – вот, пожалуй, единственное назначение всякой философии, с которым она великолепно справляется. – Она возмущена? Ее задача совсем другая – познавать и подчиняться? – Ну, это-то еще никогда ей не удавалось.
ПОДЗЕМНЫЕ ТАНЦЫ. Что уж греха таить, – я принадлежу к подпольному народцу, изнывающему под бременем стыда, малочисленному народцу, пролезающему во все щели и даже проходящему, в случае надобности, сквозь стены. У нас все не так, как у людей. Мы молчим, когда следует говорить и говорим, когда самое лучшее это прикусить язык. В наших карманах всегда можно отыскать какую-нибудь дрянь: у одного – дохлая крыса, у другого – прошлогодний снег или рецепт мышьяка. Мы поем на похоронах и свистим на торжественных сборищах, – не достаточно ли одного этого, чтобы нас ненавидели и гнали прочь? Чтобы обмануть людей и избежать наказания, мы придумали множество истин, которые гипнотизируют их словно взгляд удава. Мы раскрасили горизонты в чудесные цвета и объявили, что владеем тайной, позволяющей вернуть себе вечную молодость. Мы – изобретатели языка, на котором говорят все от мала до велика; сирены, зазывающие неосторожных путников волшебными песнопениями. Днем мы ходим среди людей, и стыд гложет нас за наши нелепые россказни. Но ночью… Ночью совсем другое дело. Ночью мы возвращаемся в свои подземные убежища, чтобы плясать там дикие танцы вокруг священного костра, в котором горят дневные истины. Лишь это мрачное пламя вселяет в нас надежду и дает уверенность, что наш стыд не вечен. – Отчего бы нам не начать говорить правду? – Этот вопрос можно услышать только от того, кто никогда не кружил вместе с нами, озаренный багровыми всполохами, подбрасывая в огонь все новые и новые истины.
