Все наши прикомандированные прошедшего года, кроме раненых и графа Бенкендорфа, получили орден Святой Анны, а раненые и граф Бенкендорф - Святого Владимира.
26 июня. Ходил с Полтининым на фуражировку версты за две по берегу моря, черкесских выстрелов было не более 5, ибо они едва успели выбраться из аулов. Не более, как за 400 шагов, в виду нашем, они конвоировали своих черкешенок это меня удивляет: они отсюда еще не удалились, знавши, что мы не оставим их в покое. Аул их совсем разобрали для дров, а хлеб покосили для лошадей. Мне жаль было сегодня смотреть, какой овес и просо мы выкосили: сколько трудов стоило им вспахать, посеять и на сколько бы времени достало им хлеба! (...)
27 июня. Сегодня мне сделали сюрприз: я получил рационы на четыре лошади за два месяца с лишком - 96-40 к., я никак не ожидал получить более, как на три (на одну лошадь - 10-50).
Я выбрил сегодня голову и ношу ермолку, а парик берегу для казусных случаев. Вельяминов объявил, что 10 июля мы идем в Джубу. Можно ожидать славных дел, ибо это их последний ресурс, это их столица; в Уланы зайдем только для снятия местности на план. Какие предстоят еще трудности! Через сколько горок должны мы перебраться! Но чему быть, того не миновать. (...)
29 июня. Почти целый день шел дождь, ночью была сильная буря; я несколько раз просыпался и слышал, с каким ужасным шумом волны морские разбивались о берег. К утру ветер немного утих, но море все еще волновалось, и нашлось несколько охотников купаться, из числа коих один армейский улан чуть не заплатил жизнью: волны выкинули его на берег замертво, так что его откачивали на бурке - вот как дорого можно заплатить иногда за удовольствие.
Велено на ночь удвоить цепь, усилить секреты и чтобы 1-й батальон был всегда в готовности подкрепить караул, ибо лазутчики дали знать, что черкесы в большом сборе и хотят напасть на лагерь, их пикеты не далее от наших, как на 1 1/2 ружейного выстрела.
30 июня. (...) Как я рад, что достал "Рассказы и повести" Бестужева-Марлинского,{46} которые хотя несколько раз читал, но теперь с удовольствием перечитываю.
1 июля. Как живо рисуется в моем воображении петергофский праздник! На большой дороге в Стрельне теперь нет проходу, пыль столбом, я обыкновенно на этот день уезжал из лагеря в Стрельну. Петергоф, как магнит, притягивает теперь к себе со всех сторон. Пароход, баркасы, тихвинки и даже для смелых маленькие лодки не имеют недостатка в седоках, извозчикам раздолье, и, верно, вечером в Петербурге не найдешь ни одной кареты. Но и здесь мы тоже прогуливаемся по прелестным горкам, но прелестным для глаз, а не для того, чтобы на них ползать. В 5-м часу утра с Ольшевским мы ходили на фуражировку, не доходя Навагинской горы, налево, лошадей с нами было очень мало, а фуражу пропасть, и потому мы кончили очень скоро. Черкес было человек до 500, они стреляли сегодня в первый раз из пушки (длинная, как на торговых судах), но их 4 выстрела не сделали нам ни малейшего вреда. (...) Счастье наше, что пушка их очень занимала, они возились с нею, как нянька с ребенком, и воображали, верно, что каждый их выстрел положит, верно, человек 20. У них теперь большой сбор (вчера давал знать Ольшевскому лазутчик), к здешним приехали абазехи и сапсуги с Шепса и Афипса{*22}. (...) Вечером шел маленький дождик, если в Петергофе тоже, то иллюминация не очень завидная.
