— Ты можешь что-нибудь сделать?
— Я не знаю, что это. И, если это сильнее Мира, то и сильнее меня. Пренеприятнейше. Выходит, нас приперли к стенке и взяли за яйки. Пожалуй, как рекомендовал Манштейн, стоит начать переговоры с нашими друзьями по ту сторону фронта. Но учти, тебя я не отдам никому. Или два последних патрона — наши.
— Как у вас мужиков все с пафосом… — что ж у тебя, родная, голос так дрожит? Пока еще ничего страшного не случилось. Прорвемся… Если, конечно, прорвемся.
Венуся серьезно испугалась. И даже устроила небольшую истерику. И обвинила меня во всех грехах. И всплакнула. Задействовав весь доступный мне арсенал утешительных средств и приостановив распространение упаднических настроений, я сел писать самую высокомерную капитуляцию, которую мог придумать. «Снявши голову, по волосам не плачут. Если уж подписали той водичкой, что сердце гоняет, контракт с сами знаете кем — извольте кушать и не морщиться». Мне потихоньку тоже становится страшно.
Как я уже говорил, капитуляцию я написал самую высокомерную. Запросил всего, чего только можно. Согласился сотрудничать, в обмен на гарантии безопасности для себя и Венуси. Сценарий у меня созрел примерно такой: высадиться в вашем мире, сделать то, что просят мои наниматели, а потом как-нибудь устроить им винегрет из Хрустальной, Варфоломеевской и Длинных Ножей ночи, заправленный утром стрелецкой казни и щедро посыпанный последним днем Помпеи, чтобы не могли до меня добраться, а потом (не ясно, правда, как) совершить обратную амбаркацию, сиречь возвращение десанта на корабли, вернуться в мой мир и зажить с Венусей по-прежнему. План, если рассмотреть на трезвую голову, строился на трех в корне неправильных принципах: «Все татарин кроме я», «Дуракам всегда везет» и привычке считать, что если я в своем мире могу гору хоть снести, хоть воздвигнуть легким усилием воли, то и в вашем все патроны, кроме моих, холостые, а фашисты в картонных танках — вроде как бутафорские.
Гарантии, конечно, были те еще, что называется под честное индейское. Но я получил-таки из этих ребят обещание не трогать Венусю. Опять-таки, хоть и письмом, под честное индейское. Мне подробно разъяснили, сколько я должен пройти прямо из ворот, чтобы попасть в апертуру выхода. «Раньше-то я сам их делал, учат еще сволочи» Прислали еще стеклянную на вид палочку, кою нужно преломить, дабы апертура (так ведь, Дверь назвали, что кишки узлом!) раскрылась, и я в нее прошел. Сказали, что когда я ее преломлю неважно, попаду, все равно в нужную точку, но лучше бы в пределах тринадцати наших дней от получения, а то индейцы перестанут быть честными.
