* * *
Старикашка я, конечно, вредный, за что и страдаю. А с другой стороны, зачем Бога гневить? До сих пор не пришибли — и на том спасибо… Как же это я, в самом деле, ухитрился подружиться с Васяткой? Вроде не слишком с ним церемонился, гонял с метлой как сидорову козу…
Впрочем, кое-что предположить могу.
Помню, первая моя супруга постоянно обвиняла меня в гордыне. А я её — в ханжестве. (Интеллигентная была семья, однако!) Пообзываемся-пообзываемся, а потом смотрим друг на друга круглыми глазами и ни черта не можем понять. Она не въезжает, почему ханжество, — я не въезжаю, почему гордыня.
Теперь-то после третьего развода я знаю, в чём дело. Грех, который нам неведом, мы просто не можем себе вообразить. Я, например, ханжа. Да-да, ханжа! А циника корчу, чтобы хоть как-то скрыть своё ханжество. Ну и, естественно, в каждом собеседнике вижу прежде всего ханжу. То есть себя нелюбимого.
Вообще запомните: в чём вас обвиняют окружающие, в том они и виновны. Народная примета.
Так вот Васятка, осмелюсь предположить, был мне симпатичен именно потому, что не видел я в нём ни единого из собственных недостатков. А уж он почему воспылал ко мне такой любовью — не могу знать…
Кстати, неприличнейшая это манера — впадать в раздумья за столом да ещё во время разговора. Делового, учтите!
— Что не так? — не выдержал наконец Никанор Палыч. — Что вас смущает?
Пришлось очнуться.
— Многое, — честно ответил я. — Даже на техническом уровне. Вы в курсе вообще, что с завтрашнего дня Васятка начинает работать самостоятельно…
— В курсе.
— А раз в курсе, то какого чёрта!.. — вспылил я. — Мы же с ним в разных сменах будем!
— Знаете, жить ему пока негде… — завёл издалека Никанор Палыч. — О родственниках даже слышать не хочет, а у нас ему будет как-то… неловко… Вот я и думаю: а если вы временно поселите его у себя? Сдадите койку… Ну тот диванчик в уголке…
Услышав про диванчик в уголке, я онемел от бешенства. Они что, и домой ко мне влезть успели? Вспомнил мой вековечный бардак — стиснул зубы.
— А кто будет платить?.. — процедил я. — Он?
— Мы.
— Сколько?
И Никанор Палыч назвал такую сумму, что бешенство моё дрогнуло и пошло на убыль. За подобные деньги вообще-то принято снимать двухкомнатку в центре.
— Ежемесячно? — уточнил я на всякий случай.
— Разумеется!
— Подумаю… — буркнул я.
— Ну вот и славно! — обрадовался он. — С техническими затруднениями справились. Остались, как я понимаю, моральные запреты…
— Да полноте! — возразил я. — Какая тут может быть мораль? У пенсионера-то…
