— Простите, что перебиваю, — вмешался ректор, обращаясь исключительно к Никанору Палычу. — Может быть, вы продолжите беседу в какой-нибудь свободной аудитории? А то у меня сейчас…
— Да-да! — озабоченно отозвался тот. — Я как раз и сам хотел предложить…
* * *
Секретарша отвела нас в некую скудельницу, полную скелетов, черепов и разных прочих конечностей.
— М-да… — скептически оглядев пособия, изрёк Никанор Палыч. — Не слишком уютно… Ну да ладно. Зато не подслушают…
И я наконец разозлился.
— У вас там что, пробки у всех перегорели? — прямо спросил я. — Дворника вербовать!
Собеседник изумился, заморгал.
— Простите…
— Да я-то прощу! Простит ли вас начальство?
Он смотрел на меня во все глаза. Во все свои бледно-серые благожелательные глаза.
— А то не знаете, — съязвил я, — что ровно двадцать пять лет назад со мной это уже проделать пыталась! Перед самым путчем!
— Откуда ж мне знать?
— Это как же? Все архивы с перепугу пожгли?
— Какие архивы? Вы о чём?
— Или юбилей отметить решили? Четверть века, не шутка!..
— Да послушайте же! — возмутился он. — Я вовсе не из ФСБ! Я…
— Из Академии Наук?
— Да! То есть… Ну, словом… не совсем оттуда…
Черепа и скелеты слушали нас полуотвернувшись. Делали вид, будто наша беседа нисколько их не интересует.
Или ошибся я? Как-то уж больно всё глуповатенько проделано, чуть ли не напоказ. Вместо того, чтобы тихо подойти во дворе и предъявить удостоверение, попёрся в самые что ни на есть верха, погнал секретаршу за дворником — студенточки видели… Да и предложение ректора перебраться в свободную аудиторию… Какое-то оно, знаете ли, не слишком деликатное! Обычно с агентами национальной безопасности ведут себя вежливее.
Да, но внешность, внешность! Ну вылитый же!..
— А вас в самом деле вербовали? — с любопытством спросил Никанор Палыч.
— В самом деле…
— И как?
— Да никак! Ответил на красный террор белой горячкой.
— То есть?
— Н-ну… пригласили… намекнули, зачем… А я надрался до положения риз и в таком виде пришёл. Больше не приглашали…
Никанор Палыч свёл губы в куриную гузку и уважительно покачал головой.
— Слушайте… Сколько вам лет?
— Можно подумать, не знаете!
— Знаю, — кивнул он. — Но это был не вопрос. Это была, если хотите, укоризна…
— Что, простите?
— Укоризна. Ну нельзя быть таким ершистым в вашем возрасте! Что это, например, у вас на спине?..
На непромокаемой моей спине было собственноручно оттрафаречено «я и медакадемия». Белым по оранжевому.
— Палиндром, — сказал я. И, видя его недоумение, пояснил: — Надпись, одинаково читающаяся и влево, и вправо. Ту, что у меня на спине, я придумал сам. Позавчера…
