Целый день она не в духе. Сердито гремела посудой, бубнила кому-то проклятья, на все вопросы отвечала односложными: «нет», «да», «не знаю».
Ипат разобрал найденные у мотоциклиста бумаги, засунул их в сумку и крепко перевязал бечевкой.
— У тебя есть лепешки в запасе? — спросил он, когда все собрались вокруг чугунка с похлебкой.
— Много тебе надо?
— Немного. Штуки по две, нам с Лукичом надо бы.
— Куда опять собрался?
— Документы отнесем, может быть, тут чего-нибудь нужное.
— Я тоже с вами пойду, деда? — робко попросился Васька.
— Нет. Ты, Васюк, останешься с Настей.
— Без оружия?
— Немецкое ружье тебе оставим. Оно нам ни к чему. Только с одним уговором — не стрелять. Понял?
— Понял, — согласился мальчик.
— Не знаю, скоро ли мы обернемся, но вот вам приказ: из леса никуда не выходить.
— За картошкой надо сходить, — заявила Настя. — Что ж мы — все время эту бурду и будем есть?
— Погоди, Настя. Вернемся, тогда и сходим.
— А что, мы дорогу не найдем? Германцев в деревне нет, идти все время по лесу. Долго ли нарыть картошки.
— Не спорь. Один раз сказано и довольно, — обрезал дед.
Молча поели. Старики стали собираться. Все понимали, что путь предстоит опасный. Документы надо передать в надежные руки, чтобы они попали в Красную армию и могли быть использованы. Лукич засунул за пояс патронташ, топор, перекинул через плечо берданку, взял стальную каску.
— Надеть, что ли? — спросил он друга.
— Надень, если охота.
Лукич примерил. Каска была тяжелая, давила в висках.
— А ну ее к богу.
Когда сборы были закончены, Ипат подошел к внуку, погладил его по голове.
— Ты тут за старшего остаешься. Смотри — не балуй, — сказал он. — Настя, за нас не опасайся. Мы, может, дня три проходим, а то и больше. В случае чего по оврагу вниз бегите к железной дороге, за болото, знаешь, где уголь жгли.
— Знаю, ходила за клюквой.
— Там вас немцы не достанут. Ну вот… так мы пошли.
Не останавливаясь и не оглядываясь, старики ушли в темноту. Настя долго стояла на месте, опустив руки, не то задумавшись, не то стараясь разглядеть сутулые фигуры партизан.
— Чего ты, Настя? — спросил с беспокойством Васька.
— А? Так. Думала, как они там.
— Чего теперь станем делать? — спросил через минуту мальчик.
— Спать надо. Утро вечера мудренее.
Настя заботливо сгребла угли, в надежде, что к утру затухнут не все и можно будет раздуть огонь. Залезла в землянку, где уже устроился на ночлег племянник.
Отрывисто и громко закричала птица: «И-и-и…»
— Сыч проклятый, — вполголоса сказал Ипат.
