…Василина Ивановна много лет работала на почте. Осенью прошлого года она получила эту квартиру, куда переехала охотно.
— То ли хвороба ко мне привязалась какая, то ли возраст мой такой, но как только наступило похолодание, стала чувствовать я себя очень нехорошо. Это продолжалось всю зиму. Вначале я даже думала, что от печки угораю. Вызывала печника, он осмотрел ее, печку-то, и сказал, что особых недостатков нет. Дымоход почистил. Да что говорить-то, я вам тогда в исполкоме о болячках-то все рассказала.
— Простите, Василина Ивановна, — обратился к ней Антон Алексеевич, — но я попрошу вас хотя бы кратко повторить.
— Ну, что я могу повторить? — сказала хозяйка, снова как бы невзначай вытирая набежавшую слезу. — Трудно мне стало работать. Немного поработаю — и какая-то тяжесть наваливается. Стала очень утомляться. И то болит, и это. Вот и начала обращаться то к одному врачу, то к другому. Однако пользы-то нет. Чувствую, что не верят они мне. Все какой-то «sanus» в карточке выводят.
— А вы откуда иностранные буквы-то знаете?
— Да как же? Я ведь на почте работала, а письма и из-за рубежа, то есть из-за границы приходят. Мы и учили иностранный шрифт, чтобы суметь прочитать адрес и фамилию адресата. В общем, пила я то одно лекарство, то другое. А чувствую, все хуже и хуже мне становится. Вы на меня не обижайтесь, но настроение у меня очень быстро меняется, то весело, а то хоть плачь. Летом-то убрали у меня в квартире печь. Радовалась я, думала: как хорошо будет — ни дыму, ни копоти. Однако рано радовалась. Сначала, как только провели отопление, никаких изменений я не замечала. Но вот в связи с холодами топить стали, и я почувствовала себя еще хуже, чем при печке. Надеялась, пройдет все это, однако не проходило. Вот и обратилась к вам. А доктор, к которому вы направили, как дурочке, стал мне всякие капли давать нюхать. Вот я хлопнула дверью и ушла.
— Разве можно так поступать? — спрашиваю Василину Ивановну.
— А вы, видать, беспокойные, раз в такую-то погоду меня разыскали, — говорит она, пытаясь уйти от ответа на заданный мною вопрос. — Может, кто из наших пожаловался? Я-то на такое дело не пойду.
— Ну, что вы! Никто не жаловался. Просто приехали навестить вас. Расскажите нам, что произошло с тех пор, как вы у нас были? Лучше стало или хуже?
— Да что вы, касатики, от чего лучше-то станет? Я даже работу сменила.
— Это почему же? — почти в один голос спросили мы оба.
— Не поверите, так я утомляться стала, что даже днем во время работы засыпаю. Известное дело, товарки-то мои смеются. Спи, говорят, Василина, спокойно, только не храпи. Ну и перешла я в киоск «Союзпечати». Не к лицу мне, старому человеку, насмешки выслушивать. Опять же голова на работе очень болит, да и люди меня как-то стали беспокоить, раздражать. А ведь этого раньше никогда не было. Я очень любила с людьми быть. На людях и жизнь-то всю прожила. И спать я стала как-то беспокойно. И смех и грех: на работе днем засыпаю, а ночью проснусь — и уснуть никак не могу.
