– Это ложь! – воскликнул фон Гартманн. – Вы скорее могли бы быть моим отцом. Но позвольте, сударь, известно ли вам, что на вас мои запонки и часовая цепочка?
– Отец небесный! – икнул пьяный. – Пусть я вовек не возьму в рот ни капли пива, если брюки на вас не те самые, за которые портной собирается подать на меня в суд.
Тут фон Гартманн, совершенно сбитый с толку странными происшествиями дня, провел рукой по лбу и, опустив глаза, случайно заметил свое отражение в луже, оставшейся после дождя на дороге. К полному своему изумлению, он увидел молодое лицо, франтоватый студенческий костюм и понял, что внешне являет собой полную противоположность той почтенной фигуре ученого, к которой привыкла его духовная сущность. В одно мгновение острый ум фон Баумгартнера пробежал через всю цепь последних событий и сделал вывод. Это был удар, и несчастный профессор пошатнулся.
– Небо! – воскликнул он. – Теперь я все понял! Наши души попали не в предназначенные им тела. Я – это вы, а вы – это я. Моя теория оправдалась. Но как дорого это обошлось. Может ли самый образованный ум во всей Европе помещаться в столь фривольной оболочке?! Боже, погибли труды целой жизни! – И в отчаянии он стал бить себя кулаками в грудь.
– Послушайте-ка, – сказал настоящий фон Гартманн. – Я вас понимаю, все это действительно никуда не годится. Но вы обращаетесь с моим телом слишком бесцеремонно. Вы получили его в превосходном состоянии. Но уже успели, как я вижу, и расцарапать его и где-то промокли. И засыпали пластрон моей рубашки нюхательным табаком.
– Ну, знаете ли, это не столь важно, – сказал дух профессора угрюмо. – Каковы мы есть, такими нам и суждено остаться. Справедливость моей теории блистательно доказана, но такой ужасной ценой!
– Действительно, это было бы ужасно, разделяй я ваше мнение, – произнес дух студента. – Что бы я стал делать с этими старыми метущимися руками и ногами, как бы я ухаживал за Элизой, как смог бы убедить, что я не ее отец? Нет, благодарение Богу, хоть пиво и помутило мне голову так, как еще ни разу не случалось, когда я был самим собой, все же я еще что-то соображаю. Я вижу выход.
– Какой? – едва выговорил от волнения профессор.
– Надо повторить эксперимент, вот и все! Высвободите снова наши души, и, как знать, может, на этот раз они вернутся каждая, куда ей полагается.
Не так утопающий хватается за соломинку, как дух фон Баумгартнера ухватился за эту идею. С лихорадочной поспешностью он повлек фон Гартманна к обочине дороги и тут же его усыпил, а затем, вынув из кармана свой хрустальный шарик, проделал то же самое и с собой. Несколько студентов и окрестных крестьян, случайно проходивших мимо, были весьма озадачены, увидев достойного профессора физиологии и его любимого ученика, сидящих на обочине грязной дороги в бессознательном состоянии. Не прошло и часа, как собралась целая толпа, и уже начали поговаривать, не послать ли за санитарной повозкой, чтобы отвезти их в больницу, но тут ученый муж открыл вдруг глаза и обвел присутствующих мутным взглядом. В первое мгновение он, очевидно, не мог вспомнить, как сюда попал, но потом поразил собравшихся, воздев тощие руки над головой и закричав восторженно:
