Когда тяжелая болезнь наконец отступила, Бэррингтон Каулз сделался другим человеком. Упадок физических сил не погасил блеска его темных глаз, но теперь они горели не так, как прежде, а пугающе сверкали из-под нависших черных бровей. Мой друг стал эксцентричен и переменчив. Иногда он бывал раздражителен, иногда безрассудно весел, но никогда не вел себя естественно, к тому же приобрел странную манеру подозрительно оглядываться, как делают те, кто чего-то боится, хотя сами наверняка не знают чего именно. Каулз никогда не упоминал имени мисс Норткотт, вплоть до того рокового вечера, о котором я должен сейчас рассказать.
Надеясь отвлечь его от мрачных мыслей частой сменой обстановки, я отправился с ним путешествовать по горам Шотландии, а затем вниз по восточному побережью. Странствия привели нас на остров Мей, что в заливе Ферт-оф-Форт. Все время, за исключением летних месяцев, там бывает совсем безлюдно. Все местное население – это смотритель маяка да пара рыбацких семей, которые с горем пополам зарабатывают себе на жизнь уловом своих неводов, а также охотятся на бакланов и олуш. Это унылое место обладало, как выяснилось, особой притягательностью для Каулза, и мы решили остановиться здесь на неделю-две, сняв комнату в одной из хижин. Мне было тоскливо, но усталая душа моего друга как будто бы наслаждалась одиночеством. Взгляд его стал менее мрачным, теперь он снова походил на себя прежнего.
Целыми днями Бэррингтон Каулз бродил по острову, поднимался на вершины огромных утесов и смотрел, как длинные зеленые волны с шумом подкатывают к камням и рассыпаются брызгами.
Однажды (думаю, это был наш третий или четвертый вечер на Мейе) мы с Каулзом отправились прогуляться перед сном. Нам хотелось подышать свежим воздухом, потому что комнатка наша была тесной и дешевое масло в лампе распространяло неприятный запах. В каких мелких подробностях я помню тот вечер! По всей видимости, следовало ожидать шторма: облака сбивались в кучу на северо-западе и черными клочьями заслоняли луну, которая отбрасывала чередующиеся полосы света и тени на зазубренную поверхность острова и на беспокойное море вокруг.
Мы разговаривали у дверей коттеджа, и я отметил про себя, что Каулз сегодня в неплохом настроении, почти как до болезни. Но стоило мне это подумать, как он вдруг издал пронзительный крик. При свете луны заглянув в его лицо, я увидел черты, искаженные невыразимым ужасом: глаза расширились и застыли, как будто смотрели на какой-то приближающийся предмет. Он поднял свой указательный палец, длинный тонкий и дрожащий.
