Мне тоже досталась мимолётная улыбка жены.
– А если вам скучно, Елена Васильевна, вы можете помогать в Обществе помощи детям русских беженцев, оно тут неподалёку от вас.
– Я с удовольствием, Дмитрий Петрович. Вот увидите, когда вся эта большевистская горячка выдохнется, о вас всех вспомнят, призовут обратно, гордиться вами будут.
Я тоже попытался подбодрить Дерюжина:
– Там столько рушится, погибает, давится: Блок, Гумилёв, Есенин. Интеллигенция выслана, крестьянство уничтожается. Вы тут как отложенное про запас доброе зерно. Пусть хотя бы здесь сохранится.
Боярин горько усмехнулся:
– Доброе зерно, по ветру чужбины рассеянное, в чужую грязь упавшее и в ней сгнившее. Эмиграция многих превратила в обывателей. У большинства чуть не единственное развлечение – ежевечернее пьянство, а вся культура – воскресная литургия в соборе Александра Невского да партия в шашки в Союзе русских офицеров. Хорошую книгу нет сил открыть, не то что показы мод или поэтические состязания посещать. Мы забыты и утеряны для России, а дети эмигрантов и вовсе французами становятся.
Я вспомнил русских детей в Тегеране:
– Скорее, русскими французами, но пусть хотя бы у детей будет ощущение родины. В мусульманском Иране православные русские навеки останутся чужаками. Кстати, знаком ли ты с князем Иваном Куракиным, хозяином антикварной галереи на рю Берри?
– Конечно. Мы через Общевоинский союз знакомы. С Билибиным, он его галерею расписал, вместе из Крыма эвакуировались – только я на «России», а Билибин на «Саратове».
– Сможешь ли завтра утром сводить меня туда? Там будут арт-дилеры, имевшие дело с Люпоном, надо, чтобы меня им представили.
– Да с удовольствием! Елена Васильевна, вы с нами?
Я попытался защитить её от досужего любопытства публики:
– Не стоит. Мне там придётся вести множество длинных и скучных разговоров.
– С радостью пойду, – словно не услышав, заявила Елена. – Буду рада познакомиться с Куракиным и Поповым. Это ведь Куракины – прототипы Курагиных в «Войне и мире»? И ни за что не буду скрываться, когда все газеты пишут обо мне всякие мерзкие выдумки. Но ты, Саша, не волнуйся, мы твоим важным разговорам не помешаем. Мы с Дмитрием Петровичем будем разглядывать рисунки и коллекции.
Я покорился. Было приятно, что мой друг произвёл на жену такое сильное впечатление, хоть и показалось, что не её это дело – приобщать его к местным очагам русской культуры. Но живость Елены и её вновь возникшая уверенность в себе заново привлекли меня.
