А заодно у меня появится возможность тесно общаться с теперешним основным подозреваемым.
Подозреваемый промямлил:
– Ммм… Допустим, пока нам по пути. Но что будет, если вы вдруг обнаружите то, что не хотели бы обнаружить? – грустный взгляд агатовых глаз переплыл на меня. – Что вы сделаете в таком случае?
Мне стало так тяжело дышать, словно на грудь навалился гигантский валун. Но вслух я твёрдо повторил:
– Моя жена совершенно ни при чём.
– А если гипотетически?
– Этот гипотетический случай будем рассматривать только по необходимости. А пока такой необходимости нет.
Мне показалось, что Додиньи глянул на меня с жалостью. Да что это у них всех? С какой стати все – инспектор, Марго, а теперь ещё и этот псих – подозревают Елену? Только потому, что она чужестранка, не своя? Нет, я не стану искать убийцу под неверным светом тёмного фонаря ксенофобии.
Я подыграл ему:
– Раз Люпон продавал фальшивки, у него наверняка были сообщники и жертвы. У кого-нибудь могло возникнуть желание отомстить ему. Нам надо встретиться с самыми очевидными кандидатами в убийцы.
Он долго выгрызал своё решение из заусеницы, потом помахал обслюнявленным пальцем:
– Я готов предъявить доказательства его махинаций, найти его жертв, указать на сообщников, но не могу доказать, что его убил кто-то из них.
– Не волнуйтесь. Если мы сами нащупаем хоть какую-то зацепку, мы напустим на них полицию, а дальше это уже будет не наше дело.
Почти окунув унылый нос в арманьяк, он заявил:
– При одном условии. Вы остановите продажу французского антиквариата персидскому шаху.
– Да как я это сделаю? Вы думаете, кто-нибудь спрашивает меня в таких делах?
– Это моё условие.
– Хм. Я сделаю, что смогу.
– В таком случае попробуем. – И тут же, с невесть откуда взявшимся апломбом: – Но учтите, я взялся сотрудничать с вами не потому, что пытаюсь оправдать себя. А потому, что мне всегда было важно не физически уничтожить Пер-Лашеза, а уничтожить его репутацию. И тут его смерть ничего не меняет. Наоборот, мне очень жаль, что он так уже никогда и не узнает, что будет опозорен.
Я подвинул ему салфетку и карандаш:
– Отлично. Составьте список подозреваемых.
Он начал писать левой рукой, склонив яйцеобразную шишковатую голову. Я сразу узнал кудреватый, летящий почерк. На втором имени Додиньи остановился, поднял на меня грустный взгляд:
– Я уже понял, что вы видели мою записку. Я только не знаю, каким образом. Вряд ли сам Пер-Лашез вам её показал.
Я промолчал. Глупо было с моей стороны цитировать его писульку и тем самым обнаруживать знание, в источнике которого я не мог признаться.
