Я успокаивающе поднял ладони:
– Хорошо, я убеждённый сторонник презумпции невиновности. Но если не вы, не Креспен и не Одри Люпон, тогда кто?
Вместо ответа он опять захрустел пальцами, не сводя с меня затравленного взора. Я оглянулся на гарсона, знаком попросил счёт.
Додиньи поспешно склонился ко мне, забрызгал слюной:
– Один из тех, кого Люпон обманул. Или кто-то из его сообщников.
Ну да, никакая другая теория его просто не устраивала.
– Кто? Расскажите о них.
Он сделал это со страстью. Люпон был его учителем в Сорбонне по истории французской мебели XVII – XVIII веков. Ни один скрипач не знал так свою партию, как знал Ив-Рене орнаменты барокко. Люпон чувствовал гармонию симметрии эбеновых секретеров лучше, чем композитор – собственное произведение. Изгибы и завитки кресел и козеток влекли его не меньше изгибов женского тела. Благодаря безупречному вкусу и бездонным знаниям книга Люпона о мебели рококо до сих пор является катехизисом для специалистов и любителей. Это из-за него Додиньи выбрал своим жизненным поприщем историю античной мебели.
От гасконской амброзии и воспоминаний лицо моего собеседника слегка порозовело.
– В Сорбонне студенты прозвали его Пер-Лашез, то есть отец стула. Он был апостолом мебели XVIII века: стульев, табуретов, кушеток, кресел – всего того, на чём восседало или возлежало придворное общество. Эта мебель позволила создать во Франции салоны, в которых царило бесподобное остроумие, в которых искусство общения достигло совершенства. Но Пер-Лашез оказался кладбищем антиквариата. Его злым гением. Он занялся изготовлением фальшивок.
– Кроме вас, похоже, так никто не думал. А вам так и не удалось доказать это.
– Потому что очень тяжело опрокинуть признанный авторитет. Пер-Лашез был арбитром вкуса. Но честному человеку не может везти так, как везло ему. Все антиквары пытаются обнаружить среди копий и имитаций случайно неопознанный подлинный раритет. Я как-то сумел приобрести на ярмарке bergère — это такое кресло со сплошными боковыми панелями. Этот бержер оказался парой стула, созданного для Мадам Елизаветы, сестры Людовика XVI.
– Как вы это определили?
– По резьбе. И благодаря тому, что смог получить доступ к архивным оригиналам королевских заказов. По их выцветшим, рассыпающимся страницам я проследил историю кресла. Мадам Елизавету казнили во время Большого террора, а стул переехал в главный зал Шато де Креси, оттуда – к пятому герцогу Ришелье. Он, кстати, во время революции сражался в русской армии.
