Посольство располагалось неподалёку от нашего дома, в красивом особняке на авеню Йена. Меня там хорошо знали, вместе с супругой частенько приглашали на торжественные приёмы и всегда принимали с любезностью, полагающейся лейб-медику Реза-хана. Я любил бывать здесь.
В модерном Париже я тосковал по Тегерану, по дребезжанью колокольчиков верблюжьих караванов, бредущих на Большой базар, по запаху поднимаемой ими пыли, по журчанию арыка, текущего вдоль глухих каменных оград, через которые перевешиваются ветви абрикосов и гранатов, по воплям муэдзинов на рассвете. Восток впитывается в человека глубже аромата специй. А может, я тосковал по своей юности, по тем временам, когда ещё только прибыл в столицу Персии из Решта. Тогда я пытался забыть войну, расстрел моих больных, мучительный путь в Тегеран с колонной беженцев. Мне было тридцать лет, жизнь казалась ужасной, безнадёжной, бессмысленной, пустой и прожитой. Зато я был одинок, свободен и бесстрашен. По утрам я ставил клизмы пухлому предшественнику нынешнего шаха, а в остальное время изучал фарси, фотографировал красочный Большой базар, пытался осилить «Шахнаме» в оригинале и пил «сингл молт» с содовой в отеле «Кларидж». Я ничего не ждал, ни на что не надеялся и ничего не планировал до тех пор, пока на пороге моего дома не застрелили моего друга и тогдашнего жениха Елены – полковника Турова. То убийство заставило меня очнуться и изменило мою жизнь3. Спустя год мы с Еленой поженились. Теперь я отчаянно скучал по лепету фонтана в нашем саду, по ночам на плоской крыше под звёздным небом, по сладкому запаху горячего кизяка на рассвете, по свету в кухонном окне, встречавшему меня вечерами. Никакие варьете с полуголыми негритянками не могли возместить мне смысл и счастье тегеранского существования.
На сей раз меня принял секретарь посольства – месье Гаффари. В соответствии с персидскими правилами вежливости поинтересовался, как поживает достойнейшая Елена-ханум. Я уверил его, что прекрасно.
Гаффари согласно покивал головой и без явной связи заметил:
– Что же теперь будет с кроватью для Его императорского величества? Вы меня обнадёжили, что этот Люпон-ага нам поможет. Я уже дал своё слово интенданту Голестана, что мы раздобудем для шахиншаха настоящий шедевр!
На днях Гаффари сокрушался, что не может найти для тегеранского дворца шаха подобающее ложе, и я пообещал, что попрошу жену привлечь к поискам её нового знакомого, ведущего эксперта французского антиквариата. Теперь месье Гаффари придётся самому откапывать обещанный раритет.
