Мы почти ничего не знаем о том, что происходило в Спарте непосредственно после законодательства Ликурга. Можно только предполагать, что неприятие частью общества нового порядка и тяжесть перестройки, усугубляемая постоянными войнами, не способствовали гражданскому миру. Аристотель в самой общей форме сообщает, что в Спарте после Ликурга было весьма неспокойно (Pol. V. 6. 1–2. 1306 b — 1307 а). Из его краткой реплики можно сделать вывод, что, скорее всего, ближе к концу VIII в.[60] в Спарте разразился серьезный политический кризис, сопровождавшийся требованиями передела земли (Pol. V. 6. 1. 1306 b 30–31)[61].
Разрешился этот кризис конституционным путем. В Спарте была предпринята целая серия реформ, целью которых было модифицировать законодательство Ликурга и приспособить его к изменившимся условиям жизни спартанского общества. Среди этих перемен одной из важнейших является учреждение новой магистратуры — эфората. Это нововведение античная традиция, как правило, приписывала царю эпохи Первой Мессенской войны (2-я пол. VIII в.) Феопомпу[62].
Особый авторитет этой традиции придает свидетельство Аристотеля. Эфорат, по словам Аристотеля, был введен именно царем Феопомпом (Pol. V. 9. 1. 1313 а 25–34). Феопомпа, вероятно, имел в виду и Платон, говоря, что эфорат учредил «третий спаситель» государства (Leg. III. 691 е — 692 а). Платон явно отделял создание эфората от установления двойной царской власти и герусии и представлял этот акт как третью ступень в развитии спартанской конституции. Свидетельства Платона и Аристотеля кажутся тем более надежными, что в Большой ретре, самом раннем конституционном акте, где сформулированы законы Ликурга (Plut. Lyc. 6. 2–3), эфорат не фигурирует. После Аристотеля традиция о неликурговом происхождении эфората стала общепринятой. Ее следы мы находим у Полибия, Диодора, Страбона, а из латинских авторов — у Цицерона.
