Тѣмъ не менѣе, французы предпочли прибѣгнутъ къ простѣйшимъ формамъ императорскаго порядка, какъ къ представляющимъ болѣе ручательствъ за справедливость. Для разрѣшенія этого вопроса государственный министръ г. Валевскій учредилъ особую коммиссію. Коммиссія, разсуждавшая при закрытыхъ дверяхъ, написала уже докладъ, государственный совѣтъ составитъ проэктъ, а законодательный корпусъ вотируетъ новый законъ. Я сначала было надѣялся, что поразмысливши хорошенько объ этомъ предметѣ и министръ и коммиссія откажутся отъ своего проэкта; но надежда моя не осуществилась>{5}. Полновѣсныя возраженія, которыя представлялись защитникамъ литературной монополіи противною стороною не пошли въ прокъ. Каста литераторовъ, самозванныхъ преемниковъ Вольтера, Руссо, д’Аламбера и Дидро рѣшилась побороть самый принципъ революціи. Вѣроятно надѣются, что когда Франція выскажетъ свое мнѣніе, то къ нему присоединятся всѣ націи. Развѣ мы не истинные истолкователи свободы, равенства, собственности; развѣ мы не выступаемъ съ барабаннымъ боемъ подъ знаменемъ революціи? Совершивши подобный подвигъ, мы — эманципируемъ интеллигенцію человѣчества, какъ выражался г. де Ламартинъ въ 1841 году.
Что касается до демократіи, представляемой прессою, то она изъявила рабскую покорность. Если и являлись нѣкоторыя возраженія, то до такой степени скромныя и опиравшіяся на такіе слабые доводы, что можно смѣло сказать, что оппозиціи вовсе не было. Всѣ приняли рѣшительную, торжественную апоѳегму г. Альфонса Карра: Литературная собственность — такая же собственность, какъ и всякая другая (la propriété littéraire est une propriété). Я считаю особенно важнымъ указать на то, что эта привязанность къ литературной собственности, по словамъ ея защитниковъ, вытекаетъ будто бы изъ глубокаго уваженія, яснаго пониманія права собственности и священнаго ужаса при видѣ нападеній, которымъ оно подверглось. По словамъ сторонниковъ новаго ученія — поземельная собственность, до сихъ поръ считавшаяся собственностію по преимуществу, нисходитъ на второй планъ и даже объявляется безосновательною, беззаконною, воровскою, если не дополняется, не освящается и не подкрѣпляется собственностью интеллектуальною — самымъ справедливымъ, самымъ священнымъ видомъ права собственности. Хотя бы защитники монополіи и не называли меня, но намеки ихъ были довольно ясны, такъ что я лично вовлечонъ былъ въ споръ. Если поэтому полемика моя принимаетъ иногда видъ возмездія, то читатель пойметъ причину такого явленія.
