А ещё воспитанники делились на своекоштных и казеннокоштных. «Кошт» – старинное слово, значило оно «иждивение, расходы, издержки». Своекоштных содержала семья, казеннокоштных, преимущественно сирот, – государство. Вряд ли они братались. Вряд ли первые делились со вторыми конфетами-пряниками из родственных передач, и вряд ли вторые радовались, когда первые возвращались с вакаций розовощёкими и обласканными.
А кем те и другие были внутри своего круга? Правильно, однокоштниками. А от однокоштника до однокашника – дистанция не огромного размера. Тем более, что к середине девятнадцатого века само слово «кошт» осело в архаизмах и потихоньку забылось. Кстати, любопытная деталь: однокашник – слово-воспоминание, оно всегда о прошлом, и о прошлом мужском. Однокашница – не звучит. А с чего ей звучать, если девочек толпой отправили за знаниями на век позже, и без каш, и без кошта.
* * *
Русской и советской интеллигенции полагалось виновато любить простой народ. Первая в него регулярно ходила, ему сострадала, им гордилась и воспевала в стихах, прозе и живописи. Вторая из него вышла и тоже сразу принялась гордиться и воспевать. Но язык, который, как и глаза, есть зеркало души, с положенной зеркалу честностью отражал и фиксировал совсем иные чувства.
Откройте любой словарь синонимов на «трудиться» или «работать». Вам навстречу с бурлацким стоном двинутся «вкалывать, впахивать, потеть, горбатиться, корячиться, вламывать, ишачить, гегемонить…». Все эти угрюмые глаголы со значением «тяжелый, непосильный труд» впервые зазвучали в Советском Союзе и зазвучали в речах тех самых выходцев из колхозно-пролетарской семьи, которые теперь управляли, проектировали, воспитывали, лечили, ни разу не желая возвращаться туда, где не образно, а натурально пахали и вкалывали. Язык это нежелание уловил и оформил.
А вот ещё три, несправедливо очернённые новорождённой прослойкой, слова – «кондовый», «посконный» и «сермяжный». До 1931 года никаких неприятных смыслов типа «отсталый» или «неотесанный» за ними не водилось: кондовый – «традиционный» и «исконно-народный», а также «сделанный из зрелой крепкой сосны», посконный – «сотканный из конопли», сермяжный – «сшитый из некрашеной холстины». Они появились после сцены в «Золотом телёнке», когда выпоротый соседями Лоханкин говорит о произведённой над ним экзекуции, что «может быть, именно в этом великая сермяжная правда». А великий комбинатор задумчиво повторяет: «Сермяжная? Она же посконная, домотканая и кондовая? Так, так. Из какого класса гимназии вас вытурили за неуспеваемость?». Вроде ничего обидного, но с тех пор вся четвёрка простонародных прилагательных ходит как оплёванная. Вот она – волшебная сила искусства!
