Как-то меня пригласили на чашку чая в многоквартирный дом по проекту группы «Тектон»>140 на Хэрроу-роуд, один старичок из центра, где я работаю. Я ходила с ним за покупками на Килберн-Хай-роуд и поливала фуксии у него на балконе. Говорили мы в основном о бомбардировке Лондона и о больницах. Раньше он был ученым; он составлял списки покупок на конвертах из коричневой бумаги, которые лежали у него, датированные, в жестяных коробках из-под печенья.
Я скучаю по нему.
Скучаю по ним всем.
«Savage Messiah» использует анахронизм как оружие. На первый взгляд, да и на ощупь (а тактильные ощущения играют здесь ключевую роль: на бумаге зин воспринимается иначе, чем при просмотре с экрана), «Savage Messiah» кажется чем-то знакомым. Сам формат, сочетание фотографий, печатного шрифта и рисунков, использование ножниц и клея вместо цифровых редакторов – благодаря всему этому «Savage Messiah» выглядит вневременным (но притом не выглядит устаревшим). Обложки панк- и постпанк-пластинок и фанзины 1970‐х и 1980‐х годов осознанно включали элементы параискусства. Ярче всего мне вспоминается Джи Ваучер, которая создавала парадоксально фотореалистичные бредовые обложки и постеры для анархо-панк-группы Crass. «Через стилистику своего зина я пыталась вернуть радикальный политический подтекст эстетике, которую сделали беззубой различные рекламные кампании, клубные вечеринки в Шордиче>141 и т. д.», – говорит Форд. «Визуально анархо-панк там был повсюду, но он был полностью лишен своего изначального радикального критического посыла. Важно было вернуться в тот момент истории, между концом 70‐х и началом 80‐х, в период общественных потрясений, бунтов и забастовок, когда культура бурлила и рвалось полотно повседневности». Такое «возвращение» к постпанку – дорога к альтернативному настоящему. Но это возвращение лишь к определенному сочетанию стилей и техник – на деле в те времена не существовало ничего идентичного «Savage Messiah».
«Savage Messiah» – это гигантский неоконченный коллаж, который, как и сам город, постоянно трансформируется. Макро- и микронарративы размножаются, словно клубни; повсюду паутины из слоганов; силуэты мигрируют по разным версиям Лондона – порой они заперты в безликих прилизанных пространствах, порожденных рекламой и пропагандой городской регенерации, а порой дрейфуют в свободном плавании. Автор использует коллаж в манере, весьма характерной для Уильяма Берроуза: как оружие в войне времени. Коллаж может разрушать уже существующие нарративы, нарушать привычный ход вещей, порождать новые ассоциации. В «Savage Messiah» гладкая, устоявшаяся капиталистическая реальность Лондона рассыпается роем потенциальных возможностей.
