Полковника Макарова перенесли на квартиру подполковника Веретенникова, уложили на кровать в маленькой комнатке, и он стал дожидаться, когда его отправят. Так прошел целый день.
Вечером полковник Карташов позвонил оперативному дежурному и узнал, что самолет за Макаровым не прилетел: не мог подняться из-за грязи. Он тут же приказал соединить с начсанкором и спросил, как он думает вывозить Макарова.
— В армии обещали, — ответил начсанкор, — если за ночь подморозит, то утром самолет непременно будет.
— Смотрите, за эвакуацию полковника Макарова вы мне отвечаете лично. Если будет какая задержка, добейтесь у начсанарма приезда армейского хирурга.
На другой день жена Макарова, обеспокоенная поднявшейся у мужа до тридцати девяти с десятыми температурой, сказала в штабной батарее, что о полковнике Макарове заботились тогда, когда он был здоров, а теперь он болен и не нужен, была с полковником Карташовым у них дружба, но, видно, друг бывает лишь до черного дня.
— Вот какой у тебя язык, Федосеевна, — сказал командир штабной батареи, старший лейтенант Силин, — не знаешь, чего говоришь. Не понимаешь ты главного…
Днем узнав, что Макаров еще не отправлен, полковник приехал к нему и подошел к кровати больного.
Макаров лежал красный от жара, с блестящими глазами, обрадовался товарищу и стал быстро и несвязно говорить о том, как его ранило и что он беспокоится, почему температура у него все поднимается.
Полковник Карташов вызвал хирурга, молодую женщину, делавшую вчера перевязку Егору, и спросил — чем можно объяснить такой подъем температуры. Услышав ее ответ: «Так бывает при серьезных ранениях», он, не совсем доверяя правильности диагноза и думая, что хочет успокоить Макарова, а на самом деле успокаивая себя, сказал Егору, что «это, видимо, обойдется». Потом вызвал оперативного дежурного и спросил:
— Почему нет до сих пор самолета за полковником Макаровым?
Дежурный ответил, что самолет сейчас вылетает.
— Ну вот, Егор, через час будешь во фронтовом госпитале! — сказал полковник Карташов и, попрощавшись, уехал.
Проезжая по грязной растаявшей дороге, полковник постепенно вернулся к мыслям о сегодняшних действиях противника. Через несколько минут он думал лишь о продвижении вперед наших войск. Он думал о том, о чем Макаров после своего ранения уже не мог теперь иметь точного и правильного представления, потому что все детали постоянно изменяющейся обстановки не были ему известны.
Постоянное изучение противника и непрерывное руководство всей боевой деятельностью подчиненных войск давало полковнику Карташову ясную, до мельчайших подробностей, не только в дивизиях, но и в полках, последовательность изменений обстановки на поле боя. Он все должен был знать, помнить и сопоставлять. Он умел отключаться от всего окружавшего его, видеть, как все происходит на передовой; например, сегодня утром один из полков центральной дивизии трудно, но с успехом отбивал контратаку немцев, и другие полки правой дивизии продвинулись благодаря этому вперед. Он знал, сколько самоходных орудий противника было подбито и сожжено, сколько и где израсходовано мин, снарядов и горючего и что подвезено за ночь. Держал в своей памяти и вчерашний опрос пленных немцев — солдат егерских горнострелковых дивизий, яростно сражавшихся против дивизий корпуса, знал, что у соседа этой ночью разведчики привели «языка» и что после допроса выяснилась новая группировка противника. По всему этому и многому другому, известному там, где сходятся все нити управления, полковник Карташов мог предвидеть и ощущать весь ход дальнейших боевых действий.
