Они со Слезовым закурили. Помолчав, Слезов спросил:
— Как же вы снова на фронте Дружка своего нашли?
— Нашел-то? Не нашел я его. Я его более не видел с того разу. Помнится, как он бежит, ушами треплет на бегу, язычок прикусил и носом мне в лицо тычет. А за нам валенки по снегу шагают. И дальше уж не помню. Я лечился долго, шесть месяцев в госпитале лежал.
— А нельзя было его отыскать? — спросила я.
— Где найдешь? Может, мы с ним на одном фронте воюем, когда-нибудь встретимся. А этого я в память о том Дружке назвал. Этот остроухий. Тоже смышленый, беда! Отвоюемся, я его с собой домой попрошу.
В кухне у печки было жарко. Лицо каюра в тепле разгладилось и стало моложе. Теперь ему можно было дать лет тридцать. Он улыбнулся:
— Тому я, бывало, скажу: «Ну, что, Дружба?» — а он поглядит и как будто отвечает: «Ну, что, служба!» — так и ведем с ним разговор.
И он, взяв с лавки шинель, стал стелить ее в углу.
На другой день рано утром собаки, накормленные уже, стояли все друг за другом и дружелюбно махали хвостами. За ночь подморозило, и лодка пристыла. Каюр покачал ее с боку на бок и подтолкнул, потом чмокнул губами, перебрал постромочки, погладил вожака, и собаки неожиданно легко и быстро потащили лодку вперед по дороге.
● 3-й Украинский фронт
1944 г.
Он сидел против меня, спокойный, неторопливый, с желтым нездоровым цветом лица, с круглой седеющей бородкой, и рассказывал:
— Мы в двадцать втором году в Ровенской губернии работали, в городе Здолбунове. Сахар принимали и отправляли на Бобринские заводы для переплава в рафинад. Места там замечательные. У помещика графа Сангушко девяносто девять именьев было, а когда он купил сотое, тут и построил город Ровно. Значит: ровно сто! Вот ведь как прежде названия происходили — не просто, не зря. Дом был построен около пруда, и одна комната над прудом была сделана со стеклянным полом. Видно было, как рыба в реке ходит, как травы водяные растут. Это диво смотреть ездили со всей округи. И мне привелось видеть, еще до революции, молодой тогда был. Мы двое с товарищем ходили плинтуса в этой самой комнате менять. От сырости дерево поводило и плесень садилась. Не так для заработка пошел, а из интересу — как графья живут.
— Ну и как же?
— По будням скушновато жили, а по праздникам весело. Молоденькая там была паненка — племянница «самого». Пойдет по комнате, платьем пошумит, станет у окна — постоит, подойдет к роялю, откроет, пальчиком переберет, словно посчитает, закроет крышку, отойдет. Видно, ничего в душу не идет — скушно. Подошла, смотрела, как мы работаем, а туда, в прудок-то, и не взглянула. Надоели, видно, и карпы живые, и всякое водяное диво… Зато балы у них бывали богатые. Эту самую-то я видел в парке: идет по аллее с кавалером. Иллюминация, плошки горят, огненные лягушки скачут. Ходил смотреть. Около забора полсела собралось, глядели…
