Коричневый пес завидел его, потянулся и замахал было хвостом. Но хвост его, пышный от природы, был сейчас мокрый и весь в грязи. Вилять таким мокрым, тяжелым хвостом, видимо, не доставляло собаке никакого удовольствия. Пес медленно повернул хвост направо и налево и остановил его движение. Каюр ласково погладил его по голове.
— Что, Дружба? — сказал он.
Пес сунулся было носом в обшлаг его шинели, но каюр отстранил его, нагнулся над лодкой и стал развязывать вещевой мешок. Он высыпал на дно лодки кучу сухарей и достал завернутый в тряпицу большой кусок мяса.
— Нет ли тут у вас сухой растопки? — спросил он меня. — Я бы собакам конины сварил, целый день супу не ели.
Но искать растопку не пришлось: суп нашелся на кухне у связистов. Через полчаса все четыре собаки стояли около своей лодки и лакали из мисок налитый им суп с размоченными в нем сухарями. Каюр, высокий, худощавый, стоял около собак и посматривал, как они едят. Коричневый пес был крупнее всех и среди собак своей запряжки, видимо, был главным. Когда собаки огрызались друг на друга, он повертывал голову и, держа ее неподвижно над их спинами, скалил белые зубы и строго рычал. Неполадившие собаки сразу затихали.
Среди них не было ни одной породистой: все они были обыкновенные дворняги. Зато у самой маленькой была необыкновенная расцветка шерсти — желтая с белым. На правой стороне морды через все ухо шла белая полоса, будто собаке завязали платком зубы. Маленькие черные глаза ее смотрели умно и доброжелательно.
Хорошие были собаки.
Была уже ночь. Немецкие снаряды летели через деревню и разрывались в поле за домами. Мимо нас непрерывно двигались машины, на секунду освещали фарами грязную дорогу и снова выключали свет. В этих вспышках света появлялись то идущие в строю бойцы, то машины с прицепленными сзади пушками, танки, и снова бойцы, и снова машины. Стоял шум от моторов, от чавканья грязи под ногами людей. Собаки давно уже спали около стены нашего дома. Каюр зашел в дом и рассказывал на кухне. Я подошла послушать.
— …нет, пуле не закажешь: лети мимо меня — да в лес! Я его стал подымать, хотел перевалить в лодку, а там собаки потянули бы, и я бы пополз рядком. Да не судьба, что ли, была. Подняться на ноги мне нельзя, сильно стреляют, а иначе его никак не подымешь, ноги у него перебиты, он совсем без движения.
Пока я примеривался, пули кругом шарят, все меня ищут, да найти не могут, только белые ветерки на снегу вспыхивают. Дружба мой лежит ничком и голову прижал к земле, как я его обучил, и остальные собаки притаились. Показалось мне: стрельба пореже стала. Я вскочил, раненого своего под плечи приподнял и в лодку положил. И тут она меня и ужалила… Да так, что я и сам распластался.
