— Принеси остатки.
— От него же почти ничего не осталось.
— Очень даже много осталось, заберем домой.
— Зинаида Андреевна, прошу вас — пойдемте.
— Принеси пирожок.
— Я куплю вам новый, вставайте.
Она лишь крепче угнездилась на скамейке и, почуяв предстоящую потеху, стала монотонно бубнить:
— Сходи за пирожком, пожалуйста.
Уже бросала на нас злые взгляды кассирша и испуганные — мама с крошкой-дочкой, тихо евшие мороженое в уголке, но зрители были Зинаиде даже на руку, теперь она окончательно преисполнилась убежденности — остатки пирожка нужно забрать.
— Сева, мне долго ждать? Ты что, не слышишь меня? Я тебя прошу — принеси мой пирожок.
Бессильный гнев душил меня, застилал глаза, но заставить ее встать и уйти было выше моих сил.
— Шли бы вы уже, женщина, — наконец не выдержала кассирша.
— Не лезьте ко мне.
— Мама, — спросила девочка, — почему бабушка сердится на дядю?
Мать принялась шептать ребенку что-то успокаивающее, но Зинаида не хотела мирного исхода.
— Потому что дядя меня голодом уморить хочет. Смерти моей хочет, — пояснила она ребенку по-дружески.
Я дернул Зинаиду за руку, но она, вцепившись другой в скамейку, взвизгнула:
— Оставь меня! Больно!
Девочка влажно шмыгнула носом и скривила рот, готовясь заплакать.
— Уйдешь ты, наконец, мозгососка, или мне охранника позвать? — Кассирша, выбежала из-за стойки, схватила остатки пирожка и, на ходу завернув их в салфетку, бросила на скамейку перед Зинаидой. Кусочки упали и разлетелись по полу. Зинаида медленно и величественно встала и, окинув взглядом валяющиеся у ее ног огрызки, сказала печально:
— Пойдем, Сева.
— Ты бы с ней построже, — сказала мне кассирша вдогонку.
Девочка плакала.
Лишний стакан чаю все-таки сделал свое черное дело. До дому Зинаида дошла, сохраняя возвышенно-равнодушное выражение лица, но когда мы оказались на месте, тихо призналась в содеянном. Остаток дня я провел, стирая и высушивая ее одежду. Несколько раз она подступалась ко мне с пространными и бессмысленными речами, чтобы отвлечь меня от совершенного конфуза, но я даже плохо понимал смысл сказанного. Мне пора было на встречу с Ольгой.
Я соврал вчера Лере, когда сказал, что мне нужно пораньше на выставку. Не Толик звонил мне. Когда я взял трубку, то услышал голос, который не сразу узнал. «Всеволод, это Петр Яковлевич, — сказал он. — Есть минутка?» Петр Яковлевич — участковый и по иронии судьбы участливый человек. Когда-то я посоветовал ему таблетки-антациды, которые помогли ему сильнее, чем можно было ожидать, и он все не может забыть про этот пустяк и славит меня как великого врача. Он сказал: «Тут такое дело… Неудобно даже говорить. Но я должен», и я решил, что и сейчас он спросит что-нибудь о лекарствах.
