Утром мать долго глядела отсутствующим взглядом в окно, поглаживая пальцем щупальца традесканции, бессильно свисавшие с подоконника. Веснушки на лице блестели от крема, ненакрашенные глаза глядели наивно, ни дать ни взять чуть состарившаяся девочка.
— Изморозь, — сказала она.
— Ага, — охотно согласилась Лера.
Мама вернулась к столу и, запахнув поплотнее халат, с натужным весельем попросила Леру:
— Ну-ка, что ты там за оладушки испекла? Дай один.
Лера, чуть припухшая со сна, в коротковатой для нее футболке неопределенного цвета, захлопотала, пододвигая варенье:
— Почему один, Ирена Викторовна? Берите несколько.
Мать хмыкнула что-то отрицательное и стала жевать оладью, чуть выпучив глаза. Когда она сглатывала, бугор на шее был более заметен.
Я опустошил чашку с остывшим чаем одним глотком и встал. Мама встрепенулась.
— А сметана есть? — спросила она.
— Нет, но я куплю, — откликнулась Лера, — мне все равно в магазин нужно.
Когда она вышла, мама достала какую-то тетрадь и протянула мне:
— На. Почитай.
— Что это?
— Карта Зинаиды.
— А что она у тебя делает?
— В поликлинике взяла. Можешь сделать прогноз?
— Ма, какой еще прогноз?
— Известно, какой. А то врачи темнят и ничего путного сказать не могут.
— Верни ее! Причем как можно скорей. Никто, надеюсь, не знает, что ты ее взяла?
— Да хоть бы и знали. Мы закон не нарушили.
— Верни ее!
Но мать сунула карту мне в руки. Помолчав, глядя на стену, где висел засиженный мухами натюрморт — ядовито-желтый лимон во все полотно, сказала тихо:
— У нас у швеи-надомницы мать лежит уже шесть лет. И никаких изменений. Неужели и наша… так же? Я не против, пусть еще долго живет. Но только чтобы не так. Я не переживу. Ты врач, ты должен знать. Посмотри.
Мне стало жаль ее, и я покорно открыл этот талмуд, откуда выпирали шуршащие кальки флюорографий с черно-белыми абрисами Зинаидиных костей.
— В общем-то, мало что изменилось за последние месяцы, — принялся объяснять я, — общий анализ крови не показывает серьезных воспалительных процессов, гастроскопия тоже ничего криминального не выявила.
— А что есть?
— Простые несварения, дело житейское. Вот еще рентген, — я потянул из папки снимок с симметричными легкими-привидениями, — здесь мне все понятно. Паталогий грудной клетки нет. Легкие в норме, это я могу сказать точно. Здесь облом.
— Ты смотри, смотри.
— С сердцем, правда, паршиво, — продолжал я, — один желудочек сношен совершенно, вялость, шумы — полный набор.
Мама прервала меня:
