Мать закатила глаза и театрально смеялась. «Работу они найдут, рассмешили тоже. Дай бог, Севу устроят в аптеку — это еще нужно будет Кате в ноги поклониться, чтобы взяли. А ты, Лера, — мамино лицо стало ироничным, — не в обиду тебе будет сказано, девочка тихая, робкая. Тебе работу найти будет сложно. Как ты в регистратуре-то трудилась, непонятно».
«Ма, помолчи», — начал я. «Пойду проверю суп», — дрогнувшим голосом сказала Лера и вышла стремительно из комнаты, а когда вернулась, сказала уже спокойнее: «Я только имела в виду, что это неэтично — ждать смерти человека. Вообще, даже говорить о таком».
«Ой, этичная нашлась. Это нормальные мысли. Практические. Что плохого в том, что мы обеспечим бабке нормальную старость? Что не дадим ей умереть по уши в дерьме?»
Я промолчал. Но внутренне я был уже почти согласен с мамой. И скрупулезно перебирал все риски. Квартира обременена другими собственниками? (Но мама видела документы. Старуха — единственная владелица.) Оплошности в договоре, которые сыграют против нас? (Но мать заключила сделку у нотариуса. Тот заверил завещание, составленное старухой.) А вдруг бабке предстоит прожить еще пятнадцать лет? Тогда по договору нам придется обеспечивать ее все это время. Неизвестно, как долго мы должны будем скидывать наши запредельные заработки в горнило бабкиного благополучия. Ох, как же это страшно.
Старушка оказалась суетлива, но любезна. Сама налила нам чаю и улыбалась застенчиво. «Я просто хочу дожить свои дни спокойно. Чтобы рядом был кто-то, кто и в квартире уберется, и давление измерит, и в поликлинику проводит», — сказала она мне и потупилась.
«Что это вы, Зинаида Андреевна, удумали? — преувеличенно жизнерадостным голосом отчитала ее мать. — Какие еще последние дни? Вам еще жить и жить».
Но та лишь грустно покивала головой. Меня коробило, что мать лебезит перед старухой, старается предупредить каждое ее движение и нарочито веселится.
«Видишь, как она уже плохо ходит, — громко прошептала мать, когда Зинаида Андреевна вышла, — ей, наверное, уже недолго…» На мое шиканье, которое она истолковала неправильно, мама лишь махнула рукой: «Да она и слышит не ахти, так что не стесняйся».
Зинаида Андреевна принесла фотоальбом и стала не спеша листать перед нами страницы, с которых на нас смотрели испуганно и напряженно ее родственники.
«Все уже мертвы, — сказала старуха. — Последней я потеряла сестру, двадцать лет назад».
Мы вежливо помолчали. В сереньком прошлом старухи не обнаружилось ничего яркого. Почти всю войну, которая настигла ее девочкой, она провела относительно спокойно под Челябинском, с тридцати до пятидесяти работала бухгалтером на одном и том же хлебном заводе в Петербурге и по-настоящему серьезных потрясений в жизни, судя по всему, не знала. Ее единственный племянник Саша в Канаде, другой родни у нее нет.
