– Я сопровождаю царевну в Накхаран, – ответил Даргаш.
– Уже нет. Она останется здесь. Великая Мать решит ее судьбу. Что касается тебя – я принял решение. Вижу, ты не злоумышлял против народа Матери и стража реки погубил волей своей богини. Поэтому я отпускаю тебя. Завтра я велю переправить тебя через Рассветные Воды…
– Ты забыл спросить, желаю ли я этого, – заметил Даргаш.
– Я не собираюсь тебя спрашивать. Мы могли бы убить тебя в любой миг, а не возиться с раненым. Но мы не воюем с накхами. Отправляйся к своему саарсану и передай ему: мы, как в прежние времена, готовы возить вам зерно и плоды наших садов…
– Зачем? – невольно удивился Даргаш. – Все это мы испокон веку берем у хлапов – как дань.
– Ты хочешь сказать – брали? – рассмеялся жрец. – Война пожирает ваши земли. Скоро хлапам самим придется есть мышей и лягушек. Ни в столице Аратты, ни в ваших скудных горах не будет достатка. У нас есть что вам продать… А не согласитесь, – помолчав, добавил он, – так нашим зерном с вами будут торговать саконы. Но уже намного дороже. Расскажи все это своему повелителю. Ходят слухи, что нынешний саарсан неглуп. То, что он восстал против Аратты, это доказывает. По крайней мере, он искупит позор своего предка Афая…
Даргаш вскочил.
– Уже второй раз ты оскорбил мой род, – прошипел он. – Ты же не думаешь, что я смолчу? И знай: я не собираюсь никуда отсюда уплывать, пока не найду царевну Аюну! Говори, где она, и я не стану причинять тебе боль…
Старый жрец от души расхохотался. Его смех подхватили молодые жрецы и лекарь.
– Ты смеешь мне грозить? Ты, который носит в груди свою смерть, кто все еще жив лишь неслыханной милостью Богини?
Старец резко выбросил перед собой руку ладонью вперед. Между ним и Даргашем был очаг, но накху показалось, что его ударили прямо по раненой ключице. Что-то явственно хрустнуло. Горячая, раздирающая боль хлынула во все стороны, заполняя тело. Даргаш задохнулся и упал на колени, почти теряя сознание.
– Неблагодарный! – слышал он далекие голоса жрецов над головой. – Угрожать жрецу…
– Вот уж поистине змеиный сын!
– Зачем сохранять ему жизнь? Никто не знает, что он здесь, – и не узнает. Смотрите, он и так умирает. В мешок его да и в реку…
Даргаш глотал воздух, рука его хваталась за плечо, как будто пытаясь вырвать невыносимую боль и отбросить ее прочь из тела. Но пальцы лишь царапали рубаху. Боль рвалась наружу и наконец вырвалась, сметая границы сознания. Все, что он мог сделать, – это завыть… и завыл, пронзительно, по-звериному, сам изумляясь этому. «Это ведь не я», – успел подумать он – и больше ничего не помнил…
