– Вы, по-видимому, понимали Джона Кристоу очень хорошо, – заметил он.
– О да! Я понимала. Джон обычно, как приходил, сразу начинал говорить. Не совсем со мной… скорее, мне думается, он просто рассуждал вслух. Таким образом многое становилось для него яснее. Иногда он был почти в отчаянии… например, не знал, как преодолеть возрастающую интоксикацию… И тогда у него появилась идея варьировать лекарства. Я не могу объяснить, что это было… Больше всего это было похоже на сражение! Вы даже представить себе не можете – это неистовство, эта отрешенность от всего и вся, эти мучительные поиски. А порой – полнейшее изнеможение…
Генриетта замолчала, глаза ее потемнели; она вспоминала.
– Наверное, вы сами обладаете определенными знаниями в этой области? – с любопытством спросил Пуаро.
– Нет. Лишь настолько, чтоб понимать, о чем говорил Джон. Я достала кое-какие книги.
Она снова умолкла, лицо стало мягче, губы полуоткрылись. «Ее снова увлекли воспоминания», – подумал Пуаро. Наконец, вздохнув, она заставила себя вернуться к настоящему и грустно посмотрела на Пуаро.
– Если бы я могла сделать так, чтобы вы представили…
– Вы этого достигли, мадемуазель.
– В самом деле?
– Да, истину узнаешь, когда ее слышишь!
– Благодарю вас, но инспектору Грэйнджу объяснить это будет непросто.
– Пожалуй, вы правы. Он будет акцентировать внимание на аспекте личных отношений.
– А это как раз совсем не важно, – с жаром сказала Генриетта. – Совершенно не важно.
Пуаро удивленно поднял брови, и Генриетта ответила на его невысказанный протест:
– Уверяю вас! Видите ли… я стала со временем как бы преградой между Джоном и тем, чему он отдавал всего себя. Он все больше ко мне привязывался, из-за меня не мог не отвлекаться от главного. Испугался, что полюбит меня… а он не хотел никого любить. Джон был физически близок со мной, потому что не хотел слишком много обо мне думать. Он хотел, чтобы наша связь походила на прочие его мимолетные увлечения.
– А вы… – Пуаро пристально наблюдал за ней, – а вас удовлетворяло… такое положение вещей?
Генриетта встала.
– Нет, конечно же, нет. В конце концов, я живой человек…
– В таком случае, мадемуазель, почему вы мирились?.. – спросил Пуаро, помолчав.
– Почему? – резко перебила его Генриетта. – Потому что хотела, чтобы Джон был доволен, чтоб было так, как он хотел, чтоб он мог продолжать заниматься тем, что ценил больше всего, – своей работой! Если он не хотел новых сердечных переживаний… не хотел снова чувствовать себя уязвимым… Ну что ж… я приняла это…
