– Когда я выходила замуж за Тимоти, я не была голодранкой! – произносит Тамара с возмущением. – У меня был успешный бизнес в Москве, я вращалась в деловых кругах и от недостатка мужчин не страдала, даже когда мне исполнилось пятьдесят. У меня все было! Квартира, машина, деньги на счету! Да, я хотела уехать за границу! Это была моя мечта, я хотела другой жизни, другого образа мыслей, другого окружения. Но не могла же я бросить свой собственный налаженный бизнес, чтобы приехать сюда и мыть полы в богатых домах! Я знала, что мой английский в зачаточном состоянии и в моем возрасте выучить его будет довольно сложно. Но ведь Тим прекрасно говорил по-русски! И потом, я отдавала себе отчет, что по российским меркам я приближаюсь к пенсионному возрасту и с каждым годом вкалывать с утра до вечера будет сложнее. В пятьдесят лет не до любви. В пятьдесят лет уже и о старости подумать нужно. Я была готова начинать все с нуля в Англии, учить язык, раскручивать свой бизнес, мне просто нужны были хорошие стартовые условия.
– А мужчины не любят быть стартовыми условиями! – ехидничает Мастер. – Он, может, семью хотел, он, может, по любви!
– По любви?! – Тамара почти взвизгивает от негодования. – Он привез меня, чтобы унизить, чтобы издеваться тут надо мной! Я целый год в доме просидела – этот скупердяй не давал денег на курсы, я двух слов связать не могла – как тут искать работу и новые знакомства! А сам говорил со мной только по-русски. Я его сколько раз просила: говори со мной по-английски, я должна учить английский. А он – а я не хочу русский забывать, мне тут его практиковать не с кем. Я ходила только до ближайшего магазина и погулять в парк – когда денег нет, особо не разгуляешься. Я могла бы на русских работать, если бы знала, где они есть, но как бы я нашла русских в Лондоне, живя в загородном доме в шестой зоне?! Я зарабатывала в Москве тысячи долларов в месяц, а тут жила как бедная родственница, на новые трусы у мужа денег просила! – она всхлипнула и умолкла, пристыженная собственным признанием.
За столом повисла пауза. Каждый сравнил свое положение с Тамариным, гадая, в чью оно пользу.
– Ну так что, услышим мы сегодня положительную историю? – не успокаивается Мастер. – Вероника, хоть бы ты порадовала! Ты полгода назад хвасталась, что у тебя большая любовь, заверши разговор на позитивной ноте!
– Любовь, – грустно соглашается Вероника, придавленная чужими трагедиями. – У меня любовь. У него – не знаю. Женился – наверное, любит. Живет со мной до сих пор – опять, наверное, любит. Только не вижу я этой любви. Не вижу и не чувствую. Уходит на работу рано, приходит поздно, ужинает, садится за компьютер или новости смотрит. По субботам крикет, по воскресеньям теннис. Поцелуй утром, поцелуй вечером. Вот и вся любовь. Ведет себя хорошо, голоса не повышает. Только, находясь в двух метрах от меня, живет своей отдельной жизнью. Ничего плохого сказать про него не могу. Он не грубит и не скандалит, жизнь мне не отравляет. Но холодно мне с ним и неуютно. Я уж и квартиру вычищу к его приходу, и ужин приготовлю. А ему все равно. Все равно, что ужинать, все равно, с кем ужинать. Я не знаю, что происходит у него на работе, я не знаю, сколько он зарабатывает. Мы платим за все в складчину. У нас все хорошо, все прилично. Он всегда благодарит за ужин, он ничего мне не запрещает. Я вот прихожу сюда каждую пятницу, и он знает, что литературный кружок, а больше ему не интересно. Где бы я ни ходила, ему достаточно моего ответа. Я прихожу, он всегда спрашивает: «Хорошо провела время? Вот и прекрасно!» Все его фразы, произнесенные за день – это дежурные формулы, я могу по пальцам перечислить все, что он говорит за день. Никакого порыва, никакого импульса, все рассчитано и распланировано. Родители на Рождество, пиво в пятницу, друзья в субботу, отпуск в июне, секс по выходным.
