— Ладно, Попович, оставим.
— Вот и славно.
Поднявшись с низкого диванчика, я пошатнулась, справляясь с головокружением. Все-таки не предназначен дамский организм к употреблению крепких напитков, даже если дама суфражистка и надворная советница.
Крестовский подобрался, наблюдая мои движения, чтоб подхватить, ежели сомлею, проговорил, будто извиняясь:
— Для излечения мне требуется непосредственный контакт с солнечным сплетением…
Вообразив, как шеф в чужом доме стягивает с меня платье, обнажая грудь, я замахала руками:
— Пустое! Сон меня освежил.
— Настолько, что работать сможете?
Изобразив мощную берендийскую бабу, я уперла руки в боки, беззвучно сообщила:
— Мы их сделаем, Семушка.
Он не поверил, я точно видела тень сомнения в сапфировых чародейских глазах, но улыбнулся.
Пройдясь по комнате из конца в конец и выпив еще воды, я тоже уверенность немного растеряла. Вдруг ошибаюсь, вдруг упустила чего? Злыдня эта хитроумная горазда честных сыскарей за нос водить. Может, на завтра допрос отложить? Утро вечера мудренее. Лучше в баню отправиться, косточки попарить, отмыться. Я же грязная, как чушка, и платье мятое. Может, лавки еще не закрылись, и я успею свежий наряд из готовых приобрести. Нет, Геля, нельзя откладывать. Злыдня медлить не собирается, напролом к цели прет. Пока ты перышки чистить будешь, у Бобруйских покойников прибавится. Это ведь так просто: яд или петля, самоубийство от невыразимой скорби.
Развернувшись на каблуках, я спросила:
— Поминки закончились, можем к допросу приступать?
Семен сделал глоток из моего стакана, в груди кольнуло. Такой интимный жест, такой родной.
— Ни о чем не забыли, Евангелина Романовна?
Мысленно вызвав перед собою паутинку сыскарской схемы, я ответила по уставу:
— Никак нет.
— Даже о посещении дамской комнаты?
— Вот весь вы в этом, ваше превосходительство, — бормотала я, толкая дверь и быстро идя по коридору, — только бы барышню чиновную позорить.
Крестовский шагал следом и остановился лишь у порога упомянутого помещения. И то потому, что я непотребным нарушением интимности возмутилась, а так бы и внутрь вошел. Видимо, мое отсутствие и то, что я о нем не предупредила, чародея встревожило не на шутку.
Умываясь перед зеркалом, я старалась в него не смотреть, но пришлось. Чучело. Форменное чучело. Волосы — солома, лицо синюшное, только на щеках румянец, будто свеклой притирали. Веснушки еще. Вот бы зима была в Берендии круглогодично, чтоб рыжих барышень от этой напасти избавить. Кое-как заколов выбившиеся из прически локоны, я вышла в коридор.
