— Из-за которой тебя в монастырь на Мокшанских болотах увезли.
— Манька насплетничала? Вранье это, как есть вранье! Мы со Степушкой даже поцеловаться ни разу не успели. Знаешь, как нас раскрыли? В саду нашем мы с милым другом в беседке любезничали, а Манька-корова из ревности…
Их застукал отец. В оправдания молодых людей не поверил, пристава избил, из дома вышвырнул.
— Орал, мол, демон в меня вселился, орал, что байстрюков не допустит. А мне пригрозил, что, если непослушание проявлю, в обитель не поеду, Степушку со свету сживет. Все они мне обещали, что Блохина не тронут. Я послушалась, а когда в Крыжовень вернулась, Степана уже на свете не было! Подлые люди! Когда убийцу этого, которого я и отцом называть не желаю, заколотым и придушенным нашли, я сразу подумала: правильно все, око за око, зуб за зуб. Я за здоровье этой Дульсинеи самую толстую свечку поставлю, чтоб ей на каторге жилось легче.
— Нюта! — В дверь гостиной заглянула Мария Гавриловна. — Маменька тебя зовет.
— Лживая корова! — припечатала ее младшенькая и, ни на кого не глядя, удалилась.
Маша посторонилась, пропуская ее, опустила голову. Я заметила слезы, предложила:
— Присядьте, передохните.
Барышня опустилась тяжело на диванчик, промокнула щеки носовым платком.
— Скорее бы все закончилось!
— Не ладите между собой?
— Не ладим. Как кошка с собакой с самого младенчества Нютиного.
— А маменька?
Девушка вздохнула.
— Маменька виною страдает, говорит, припадки сестрицы от Калачевых по женской линии пошли.
— Припадки?
— И фантазии всякие. Она не злая, в общем, Аннушка, но иногда как демон в нее вселяется.
Мария Гавриловна говорила рассудительно и была лет на десять старше меня, поэтому «тыкать» ей я не стала.
— Этот демон вашу сестрицу на адюльтер с Блохиным толкнул?
Барышня пожала рыхлыми плечами.
— Кто ж теперь разберет.
— Ревновали жениха к сестрице?
— Никогда. Вы, Евангелина Романовна, сперва на нее, красотку, взгляните, после на меня. Неужели у меня хоть единый шанс против Нюты был? Я смирилась, даже радость пыталась почувствовать, что у Степана Фомича все сладилось.
Следуя моим уточняющим вопросам, старшая барышня Бобруйская изложила мне свой вариант истории. Любви к жениху-изменщику она не скрывала, обиды не показывала. Степан сделал Марии предложение, она знала, что чувств он особых не питает, но согласилась. Тогда, в отсутствие других перспектив, Степан Фомич говорил о браке, как о содружестве двух взрослых неглупых людей, говорил, что в жене ценит не внешность, а доброту. Это уже потом Маня поняла, что он ей, дурнушке, голову морочил.
