— Может… — пробормотала я, но смолкла, кружок опустился, мы едва успели шагнуть назад, и на площадку перед нами выехала деревянная лестница со ступеньками-перекладинами, похожая на садовую.
«Перфектно», — решила я, устремляясь наверх за начальством. Семен подал мне руку, помогая подняться на чердак. Он был обычным, то есть пыльным, опутанным паутиной и населенным мышиными ордами. Необычным, пожалуй, было отсутствие в нем всякого хлама. Крестовский пригибался, чтоб не стукнуться о балки, мы обогнули массивную колонну печной трубы. За нею обнаружилась постель — набитый соломой дрянной тюфяк. На нем лежал старик. Испугавшись нового покойника, я ахнула и заметила фигуру, юркнувшую почти бесшумно за трубу.
— Акулина, — позвала я, — не бойся. Нас Тимошка прислал.
Начальству же шепотом сказала:
— Ее Акулькой зовут, внучку. Она того… дурочка.
Семен опустился на колени перед постелью, потрогал морщинистую шею старца, оттянул складки век. Запах мяты наполнил ноздри, чародей забормотал что-то свое, тайное, спрятав ладонь под драное одеяло на груди старца. Внучка с опаской выглянула. Было ей годков сорок, на лице расплывалось багрово-коричневое пятно ожогового шрама, нечистые волосы заправлены за уши.
— Тимошка? — спросила дурочка.
— Он нам сказал, где тебя разыскать, — соврала я.
— Тимошка добрый.
Василий Василия всхлипнул, открыл глаза, Семен повернулся ко мне:
— Допрос веду я.
Возражать я даже не подумала. Старик действительно был плох, Крестовский, не прекращая чардеить, говорил с ним ласково и терпеливо слушал.
Акулина поманила меня.
— Чего покажу! — Я приблизилась, на ладони дурочки лежал бумажный цветок. — Милый друг подарил.
— Красиво. — Улыбка получилась не особо, искусственная хризантема, щедро присыпанная блестками, была явно с траурного венка.
— Гаврила. — Женщина с причмоком поцеловала цветок, ее губы заблестели. — Любименький.
— Прощаться она с барином тайком ходила, — прохрипел старик.
— Они в отношениях состояли?
Жар от трубы вызывал слабость, голова немного кружилась.
Василия то ли хихикнул, то ли кашлянул.
— Скажете тоже, в отношениях. Куролесили по молодости. Давно, еще до того как барыня наша Бобруйской стала. Я старшим лакеем тогда служил, Акулька, стало быть, горничной при барышне Неониле. Вот с управляющим и закрутила. Она ведь не внучка мне вовсе, Акулька-то. Новый барин, Гаврила Степанович, когда это все с нею приключилось, просил сироту не оставлять, денег даже дал. Это теперь Акулька за мною ходит, а раньше я за нею смотрел.
