Думать о том, что все это нелепо, неправильно и даже глупо, я себе до поры запретила. Не отвлекайся, Попович, работай.
Заглянув к Дульсинее и убедившись, что актерку одели и теперь под руки ведут на выход, я позаимствовала ее пустой дорожный саквояж, в который сложила коричневое шерстяное платье и башмачки. Письмо много места не занимало, оно отправилось в мою личную сумочку. Нет, за кого они меня принимают? Одну или две подсказки я не замечу? Зачем таким ворохом заваливать? Ежу понятно станет, что играют с ним, к выводам подталкивают. А я не еж, я надворный советник. А они… Ну ладно, может, и не во множественном числе, а он или она. Не суть. Они как раз меня за дурочку держат.
В шесть часов пополудни, то есть вечером, Семен Аристархович Крестовский изволил покинуть опочивальню, а точнее залу, названную «диванной», на первом этаже бобруйского терема, и потребовал от меня отчета о проделанной работе. К тому времени я успела опросить всех домочадцев, два десятка слуг и некоторых посетителей, являвшихся почтить покойника. Я так устала, что даже огрызнуться начальству сил не было. Он, впрочем, не настаивал. Сон его не освежил, под глазами Крестовского залегли серые тени, лицо осунулось, он прихрамывал и зевал.
— Что ж, Евангелина Романовна, — сказал он, отказавшись от предложения вдовы отужинать по-семейному, — на сегодня служба наша окончена.
Спорить я не стала, все силы на другое уходили. Покинули они меня, когда мы с Семеном Аристарховичем, миновав Гильдейскую улицу, уже повернули на площадь. Там я крепиться перестала и, обняв фонарный столб, извергла в грязь содержимое желудка.
— Геля!
— Отойди! — прикрикнула я и сызнова скорчилась в спазме. — Гадость! Какая нечеловеческая гадость.
Крестовский подождал, пока я полностью очищусь и кивнул на вывеску ресторации.
— Зайдем?
— Это не от покойника, — оправдывалась я, бредя мимо пустых торговых рядов.
— Осмотр тела, Евангелина Романовна, вы на удивление четко провели, без обмороков. — Он пропустил меня вперед у двери в ресторацию и помог снять шубу.
— Обучаюсь понемногу вашими стараниями, Семен Аристархович.
— Присутственное время окончилось, посему служебных разговоров я сегодня больше вести не намерен.
— Как будет угодно вашему превосходительству.
Я знала, что пахнет от меня мерзопакостно рвотою, но не отказала себе в удовольствии на мгновение замереть в мужских руках, прижавшись спиной к груди Семена. Соберись, Попович, не место и не время.
