— Валяй!
Она действительно умом не блистала, но это еще с нашей прошлой беседы понятно было. Муж сбежал из дома Бобруйских еще во время бала, а Дуська отчего-то решила, что прекрасно и без него проживет. Подумаешь, баре странненькие, Гаврила Степанович кобель извратный. Ну и кобель, и что. Дуська давно смекнула, что все его привычки палаческие суть притворство, понарошка. Жестко любил, чтоб со страстью, чтоб ах! Нож? Ее игрушка. Почему прятала? Напротив, махала им грозно, когда барин ее из спаленки в гнездо свое порочное волок. Потому что сопротивлялась. Ага.
— Как тебя там… Геля?
— Евангелина.
— Брось! Ну ты, конечно, лисица! Барину когда новость про надворную советницу принесли… Холодно… Ладно, по существу. Переоделась я, значит, к вечеру в сбрую. Есть не хотела. Во-первых, боялась, что ведьмы эти мне сызнова в кушанье что подсыплют. Третьего дня дристала от ихних… Твари, в общем, зловредные. Гаврила свои насилия африканские исполнил, в логово привел. Там, по обыкновению…
— Нож куда дела?
— Бросила куда-то. Нет! В кровать метнула, он в деревяшку вонзился. Эффектно получилось.
Я кивнула, припомнив отметину на одном из столбиков.
— В какой момент ты его душить стала?
— В тот самый, — пояснила девица, хихикая моему смущению. — А когда все завершилось…
— Чем душила?
Дульсинея распахнула мешковину, продемонстрировав шелковый поясок на голом животе.
— Этим. Барин доволен остался. То-се, трали-вали. Тут меня приперло, ну, понимаешь. Живот скрутило, пришлось в уборную отлучиться.
— В какую?
— Там по коридору из розовой гостиной дверца.
Она отсутствовала не дольше получаса, а когда вернулась, Бобруйский уже не дышал, из груди его торчал нож.
— Дальше как в тумане. Дверь-то я заперла, понимаешь? И отперла потом. Чародейство, не иначе.
— Понятно.
Выглянув за порог, я сказала лакеям:
— Извольте госпожу Бархатову в приказ отвезти. Погодите, мы сперва с нею на второй этаж за пристойной одеждой поднимемся.
Сопровождать промерзшую актерку нужды не было, но мне хотелось еще раз по дамским гардеробным пройтись, узнать, на чьей манжете черепаховой пуговки недостает.
Опьянение Дульсинею настигло в ее спальне. Не слушая увещеваний, она растянулась на кровати и погрузилась в сон.
— Баб надо кликнуть, — решил один из лакеев, — пусть ее такую облачают.
— Им не впервой, — согласился второй и, вытащив из кармашка ливреи свисток, дунул в него.
Звука я не услышала, но через пару минут на пороге возникла барышня в крахмальном передничке. Слуги принялись за свое дело, я занялась своим. Платьев у дам Бобруйских было изрядно, я даже слегка утомилась, их перебирая, в носу свербело от запаха лаванды, в глазах рябило от многоцветия тканей. Находок оказалось целых три. Черепаховая пуговка покинула манжету строгого шерстяного костюма Марии Гавриловны, кроме того, что висел он в ее гардеробной, по размеру подходил только дебелой сестрице. В шкапу Нинель Феофановны нашлась пара милейших младенческих башмачков, называемых также пинетками. А у Анны Гавриловны под шляпной картонкой лежало сложенное вчетверо письмо.
