На прощание дед вручил нам серебряные обереги, которые — мне это, оказывается, не приснилось, — нынешней ночью выковал. Ивану — наборный пояс и нож, украшенный громовым колесом. Мне — венчик с парой височных колец в виде птиц и браслеты с бубенцами, звенящие при каждом шаге. Давно о таких мечтала, да только все подходящие под концертный костюм не находила. Сейчас венец непривычно холодил лоб, а обручья сгодились закрепить слишком длинные рукава. Хотя дед позволил нам переодеться в свое, посконные рубахи с оберегающим орнаментом, пущенным по вороту и рукавам, велел не снимать, носить до конца пути в качестве исподнего, как Василисину исцельницу. Левушку дед нарядил еще и в безрукавку из медвежьей шкуры, подпоясанную сыромятным ремнем с оберегами верхнего и нижнего мира, на котором тоже висел характерной формы нож с рукоятью, украшенной знаком Велеса.
— Постарайся, внучек, вернуться живым, — проникновенно попросил Левушку дед Овтай, и мне даже показалось, что его залепленные бельмами глаза на какое-то время обрели способность видеть. — И птичку свою певчую выведи. Ты ведь знаешь, что остался последним в нашем роду. Единственным, кому моя дудочка без испытаний далась. Отпусти меня. Устал я сотню лет границу охранять. Пора и на покой. А Сураю, Кочемасу и Атямасу непутевым моего благословления не передавай. Нет его и не будет!
Дед Овтай проводил нас до калитки и долго смотрел вслед, пока его изба не скрылась под густым косматым пологом леса, ведущего к Молочной реке.
Хотя в нашем мире заканчивалась весна, сбросившая с майскими грозами яблоневую пенную фату и принаряжавшаяся в пестрые цвета лета, на этой стороне царила осень. Нарядные терема лип и ажурные березовые чертоги, казалось, увенчались золотыми куполами. Гроздья рябины и россыпь ягод в малиннике горели кумачовыми вставками покосной рубахи, пестрели нарядными лентами орловского или курского кокошника. Пугливые осины напоминали рощицу денежных деревьев с китайского развала, а могучие дубы сияли начищенной медью, словно готовясь исполнить «Шум леса» или «Полет валькирий».
Хотя я примерно догадывалась о причине так внезапно произошедшей смены сезонов, я свои предположения держала при себе. Иван же откровенно недоумевал, засыпав вопросами притихшего, задумчивого Левушку.
— Если ты о временах года толкуешь, — не сразу разобрав, о чем у него пытаются допроситься, рассеянно пояснил Лель, — то они различаются между собой только в нашем мире в Яви, где время движется вперед, балансируя между будущим и прошлым. В тонких мирах все иначе. За вечной весной и непрекращающимся летом надо отправляться в Правь, на небеса, в мир грядущего, куда есть доступ только праведникам и птицам. Мы же сейчас вступаем в Славь, а эта часть Исподнего мира связана с прошлым, уходящим и невозвратным. Но здесь еще покой и свет, потому тут деревья отягощены плодами, а золотая листва никогда не опадает.
