— Можно подумать, ты? — хмыкнул Иван, которого наша перепалка, кажется, отвлекала от мрачных мыслей.
— Мой прадед говорил: чтобы повернуть ветряную мельницу, нужно семь волов, десять лошадей или одна рассерженная женщина, — закончив с зеркалами, поддержал меня Левушка, который, к счастью, не забыл, что опыт противостояния Константину Щаславичу имел не только он. — В тех краях, куда мы отправимся, одной силой ничего не решить, в иных ситуациях не обойтись без женской хитрости, а Василиса нам в этом пока не помощник.
— Я и сама поеду, и Никиту с собой приведу, — заявила я уже на лестнице.
Чтобы поддержать состряпанную для родителей легенду, Иван со Львом решили переночевать в общежитии, а со мной договорились встретиться на вокзале.
— Вдруг с чудовищами сражаться придется, а у него и меч, и кольчуга есть.
— Не каждый меч может вражьи головы сечь, — со странным выражением усмехнулся Левушка. — Впрочем, спина у Никиты крепкая, хоть поклажу тащить сгодится.
Насчет поклажи я хотела обидеться, но передумала. Что толку языком трепать, вот как до дела дойдет, так посмотрим.
С родителями сложностей, к счастью, не возникло, и я до сих пор не уверена, а не находились ли они во власти какого-то гипноза или морока.
Папа, дохнув на меня хорошим коньяком, только спросил о самочувствии будущей невестки и, что-то беспечно напевая, ушел распаковывать подарки. Мама, которой я усердно помогала расставлять по всем имеющимся в доме емкостям бесчисленные букеты, порывалась Ивану позвонить. Отец ее отговорил, прозрачно намекнув, что старший из ее сыновей уже не ребенок.
По поводу планов поездки в лесную глухомань на Оку возражений тоже не последовало. Папа только усмехнулся:
— Интересный у твоего брата, однако, способ ухаживать за девушками. Или у них, у биологов, так принято?
— Да Василиса все детство лето в таежных стационарах с родителями проводила, — почти не соврала я. — Она еще и рыбачка заядлая. Нам с Иваном до нее далеко.
— Вещей теплых побольше возьмите, — переживала мать. — Ночи стоят холодные. И не сидите на голой земле.
Дело оставалось за Никитой, и, поскольку звонить в такой поздний час я постеснялась, я отправила ему сообщение в личку. Мы с ним и прежде, случалось, чатились до рассвета, так что мама потом ругалась, а Валентайн выразительно намекала на то, что ночь — время вовсе не для разговоров.
«Какие извинения! Я все понимаю», — тотчас отозвался Никита, сопроводив сообщение кучей стикеров с зайчиками, птенчиками и сердечками.
