– Эта сучка, видать, не привыкла домашними делами-то заниматься, – продолжала тем временем Нокс. – Слишком занята была тем, чтобы кайф ловить да члены сосать по переулкам, где уж тут время-то найти постель заправить дома! – Она наклонилась и уперлась руками в колени, так чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с моим, и грозно уставилась, казалось, прямо в мою душу. – Так вот, теперь ты у меня дома, сука, – прошипела она.
– Пусть эта слезливая нарколыжка послужит уроком для всех вас, – продолжила она, выпрямившись. – Вы, сучки, можете сколько угодно выпендриваться там, в городе, но, находясь здесь, вы дерьма не стоите. А сейчас я хочу, чтобы все вы сняли простыни со своих гребаных постелей и застелили их идеально – вы ж знаете, как я люблю, да? Как закончите, опять снимете и перестелете заново. Остановиться сможете тогда, когда заключенная Джонсон заправит свою постель как следует. Я потом приду и проверю. Из камер не выходить, пока не закончите!
Заключенные застонали на разные голоса и принялись стаскивать с постелей простыни, сыпля проклятиями и вслух мечтая надрать мне задницу, когда отопрут двери. Нокс уже почти вышла из блока, но у порога снова остановилась. Развернулась и неторопливо пошла ко мне. В блоке опять повисла тишина. Я почувствовала, как все мое тело подобралось, когда она низко склонилась надо мной, едва не прижимаясь губами к моему уху.
– Я знаю, что ты сделала, Джонсон. Элиот – мой хороший друг. Тебе не следовало так подставлять его, ведь он любил тебя. Можешь мне поверить, я уж позабочусь о том, чтобы ты сполна заплатила за то, что сделала. – Она грубо похлопала меня по спине и снова направилась к двери. – И еще одно! – крикнула она через плечо всем, выходя из блока. – Будьте любезны, когда откроются двери и вас выпустят, дать этой крале понять, как вы благодарны ей за то, что она заставила вас снова и снова заправлять свои койки!
Она расхохоталась, и дверь за ней захлопнулась.
Следующие сорок пять минут я заправляла и снова перезаправляла свою постель. Краем глаза я видела, что Нокс стоит на платформе наблюдателей и смотрит на меня. Каждый раз, сделав это идеально (ну, на мой взгляд), я умоляюще поднимала на нее глаза в надежде, что теперь-то уж она удовлетворена. Моя судьба зависела от ее вердикта, потому что каждый раз, как мне приходилось начинать все заново, остальные заключенные блока должны были делать то же самое.
Лаконичное «не-а» по интеркому эхом разносилось по общей комнате, на что все женщины отзывались дружным разочарованным стоном. Скоро с меня уже градом лился пот – и не столько от тяжести самой задачи, сколько от давления ситуации.
