— Ну, как, товарищ Герта, — произнес Леня, кончив бриться, — хорош я стал теперь или нет?
— Ты, Леня, всегда хороший! — ответил я за Герту. — И бритый и небритый.
— Но бритый лучше, — лукаво добавила Герта.
— Правильно! — поддержал Леня. — Сам знаю… Выкладывайте, однако, товарищи, зачем явились?
Глеб, шмыгнув носом, стал подробно рассказывать про Вальку.
— Понятно и ясно! — коротко сказал Леня, когда Глеб кончил, и задумался.
Задумались и мы и минут пять сидели молча.
— Понятно и ясно! — повторил снова вожатый и посмотрел в свои записи. — Конечно, товарищи, помочь вашему Вальке во как нужно… Нужно!
— Если Валька уйдет от Александра Даниловича, — тихо произнес Борис, — где он будет жить?
— Где жить? Ерунда! — ответил Леня. — Здесь, у нас, может жить. Кушетка свободна. Вместо трио появится в комнате квартет. Но куда его устроить работать, чтобы он вечерами мог учиться? Без биржи труда, товарищи, подростков на государственные предприятия запрещено оформлять. А есть ли требования на бирже на подростков? Наверное, нет. Ваш Валька, говорите, хорошо рисует?
— Да! — сказали мы хором.
— И дядюшки-маляра боится?
— Боится! — вновь дружно сказали мы.
— Ладно! — проговорил Леня. — Посоветуюсь с Сорокиным и с Максимовым. Чего-нибудь придумаем. Мастерская маляра Оловянникова на Лузинском рынке? Так?
— Так, — подтвердил Глеб и с надеждой спросил: — Значит, поможешь Вальке?
— Постараюсь! — улыбнулся Леня.
К Пиньжаковым опять приехали Игнат Дмитриевич и Тереха, да приехали не одни, а с самим председателем Северного заводского комитета Самсоном Николаевичем. Когда после очередной репетиции «Красных дьяволят» я заскочил к Глебу за последним выпуском приключенческой повести «Большевики по Чемберлену», то застал и Пиньжакова-старшего, и гостей с Северного за обычным спором. Правда, Самсон Николаевич — о нем мне рассказал по дороге из клуба Глеб — в спор не вступал. Он лишь молча пыхтел трубкой, сидя на почетном месте под увеличенной фотографией Николая Михайловича. На той фотографии Николай Михайлович был изображен в полный рост, в военной форме, в огромной черной папахе со звездочкой. В одной руке он держал обнаженную саблю, в другой — наган.
— Эх, Никола, Никола! — смеялся довольный Игнат Дмитриевич, видимо уевший в чем-то своего зятя. — Грехов-то сколько с концессией сейчас! Альбертка-красавчик один чего стоит…
— Не в Альберте Яковлевиче дело, — подал голос Самсон Николаевич и спрятал трубку в карман гимнастерки. — Не будь его, прислали бы другого, третьего. Дело тут в грабительской сущности капитализма. Договор к концу приближается, акционерное общество прекрасно чует, что Советский Союз новый не заключит, концессионеры и рвут всеми силами прибыль. Хотят как можно больше ее взять, ни с чем и ни с кем не считаясь. Чего после на заводе случится, им наплевать. Надо выдавать спецодежду — шиш, понимаете! Это для них — лишний расход. Переоборудовать станок — зачем? Все равно договор кончается, так стоит ли его соблюдать. А обсчитывать как попытались при получке.
