Вечером их обоих вызвал к себе командир полка. Показать захваченных в «юнкерсе» немецких летчиков. Это были здоровые, почти одинакового роста и комплекции фашисты. У старшего синел под глазом «фонарь», второй пилот гладил забинтованную руку. Распоротый рукав мундира висел зеленой тряпкой.
Когда переводчик сказал пленным, что перед ними те летчики, которые их посадили, немец с перевязанной рукой дотронулся до бинта, причмокнул и покачал головой:
— Это результаты посадки на незнакомом аэродроме.
Потом здоровой рукой достал из внутреннего кармана плоскую коробку и, что-то объясняя, протянул ее Федору Садко.
— Он говорит, — сказал переводчик, — что в коробке курительная трубка, сделанная из хорошего дерева и очень хорошим мастером, что эту трубку ему вручил отец как талисман, что закурить из нее он мог только после победы над Россией. Но он понимает, что война проиграна, и просит своего победителя принять эту трубку…
— Конечно, бери, — сказал командир. — Похоже, он действительно понимать начинает…
Садко взял коробочку, открыл. В гнезде из зеленого бархата лежала простенькая темно-коричневая трубка. В другом гнезде — плоский, завернутый в фольгу пакет с табаком. Садко вскрыл его и набил трубку. Снова взглянул на командира.
— Кури, — махнул тот рукой.
Садко поджег табак и, пыхнув несколько раз ароматным дымком, жадно затянулся. Глаза его лукаво прищурились, полные губы смешно топорщились. Стоявшего сбоку Виктора Гая он легонько и незаметно подтолкнул в бок локтем.
…Вот при таких обстоятельствах они стали друзьями. Виктор Гай понимал Федора Садко, как говорится, с одного взгляда. И на земле, и в воздухе. Летали вместе много, не раз ввязывались в воздушные бои и одерживали победы, возвращались на аэродром с большими и маленькими дырками на теле самолета, но с ними всегда рядом шла удача: ни Виктор Гай, ни Федор Садко не знали даже легких ранений.
А когда небо затягивалось облачной кисеей, когда шел густой снег или моросил беспросветный дождь, Федор Садко брал гитару и, неторопливо перебирая струны, тихо пел знакомые и незнакомые песни. Он не любил вмешиваться в споры летчиков. Только слушал. И лишь однажды изменил своему правилу.
В накуренной землянке читали свежую фронтовую газету. «Героями не рождаются», — громко прочитал один из пилотов заголовок статьи.
— Ерунда, — послышался голос другого. — Смелость — она от рождения. Если родился трусом человек, таким он и умрет.
— Смелость от опыта. От мастерства. Опытный ас в бою как дома. А новичок, он только от отчаяния может стать смелым.
