— Меня в сорок первом с третьего курса Тимирязевки взяли. Без пяти минут агроном…
— Снова в агрономы двинешь?
— Двину, если отпустят.
— А кто посмеет не отпустить? Мы свое оттрубили. А в мирное время пусть другие послужат. Верно я говорю, Витя?
— Ерунду ты, Пантелей, говоришь. Мы же кадровые офицеры.
— Поживем — увидим! Хватит пить.
— Кому хватит, а кому и нет.
— Тебе, Пантелей, хватит. И мне хватит. А Виктор может пить, если хочет.
— Это почему же, командир?
— Может, когда опьянеешь, что-нибудь поймешь.
— Загадками ты говоришь, командир.
— Разгадку весь полк знает. Один ты, как в тумане, блудишь: «Вернется, вернется, я Федора знаю!»
— Витя, ты не расстраивайся. Давай еще дернем по двадцать граммов и будем шплинты ставить… Папа Карло, не смотри с укором. Я выпью и расскажу ему все. Главное — не расстраиваться. Наш милый Федя тю-тю!.. Понял?
Пантелей сделал выразительный жест рукой:
— К союзничкам, понял?
— Ну и дурак же ты, Пантелей… — Гай повернулся к Сироте. — Ты, что ж, командир, тоже так думаешь?
— Слухи такие ходят, вот оно что. — Сирота встал, отошел к окну, расправил под ремнем гимнастерку. — Ты знаешь, что он сидел перед войной в тюрьме? Не знаешь. Между прочим, за какие-то шуры-муры с английским посольством. Мать у него была англичанка. Не говорил он тебе ничего? Вот то-то!.. А она, между прочим, тоже сбежала за границу… Вот и прикинь, сопоставь фактики.
— Помнишь, — доверительно зашептал на ухо Пантелей, — помнишь, английские летчики садились на нашем аэродроме?
— Ну и что, если помню?!
— Не рычи. С тобой по-человечески… Помнишь, Садко с ними по-английскому балакал? А знаешь, про што они балакали?
— Просто так. Все с ними говорили.
— Может, просто, а может, и не просто. Других переводчиков не было.
— Свихнулись все! Подумайте, что говорите!..
Гай отшвырнул ногой табуретку, подошел к Сироте. Резко повернул его за плечи к себе. Лицо Сироты на мгновение исказила болезненная гримаса — видимо, дала знать раненая лопатка, но он тут же овладел собой, поднял спокойные глаза. Виктор Гай почувствовал себя под этим взглядом мальчишкой.
— Павел Иванович, — слова будто застревали во рту, хотя Гай уже окончательно протрезвел, — командир, ты же знаешь Федора, ты видел, как он дрался… Разве мог такой человек изменить?
Сирота снова отвернулся к окну. Казалось, что его очень заинтересовали идущие за окном крепко выпившие летчики. Они что-то выкрикивали, обнимались, пускались в пляс. Где-то рядом веселой мелодией заливался аккордеон. На дальней позиции запоздало салютовали зенитчики.
