Валентина встречала его сдержанно и холодно.
— Вы пришли что-нибудь получить?
— Да нет, просто так, на вас поглядеть. А что, разве нельзя?
— А у нас, между прочим, здесь не клуб. Концерты не показываем, и смотреть на нас нечего.
Иногда Григорий приглашал девчат в кино. Но Валя всегда отказывалась, а Мария тоже не ходила, потому что знала, что ее Григорий берет просто так, за компанию, и это было немного обидно.
Мария удивлялась:
— Чего ты с ним так неласково? Парень он ладный, и вообще…
— Вот именно: вообще! Ни к чему это. Несерьезно все. Он, поди, и официанткам в столовой так же улыбается.
Мария только пожимала плечами. Ах, как бы ей хотелось, чтобы и с ней так же разговаривали люди и так же величали, но к ней в склад ходили нечасто. Изредка прикатит грузовая машина или притарахтит трактор: то привезут, то заберут что-нибудь — и все. И никаких таких ласковых разговоров, все больше молчком. Как-то раз на машине за запчастями приехал брат Дмитрий. Он с улыбкой оглядел обширное хозяйство Марии и спросил:
— Как тебе тут?
— Ничего.
— Может, в крановщицы пойдешь? Уходит одна женщина, можно на ее место.
— Нет, — ответила Мария, — здесь мне лучше.
— Как знаешь. А то подумай. Работа там интересней и заработок лучше… Ну, конечно, потяжелей, чем здесь.
Еще раньше Дмитрий предлагал ей пойти на курсы электромонтеров, но Мария тоже не захотела. Одно было у нее желание: перейти в склад Валентины.
Каждый вечер в пять часов Валя и Мария запирали свои склады на огромные висячие замки, опечатывали двери и ждали, когда придет дед Василий с собаками. Их заливистый лай бывало слышно еще издали. Собак было три. Самую огромную и рыжую звали уменьшительной кличкой Жулька. Ее место было посредине между бараками. Двух других, поменьше ростом, — черную и мохнатую Матильду и пегого Играя, — цепляли с тыльных сторон складов. Как только их отпускали, они тотчас начинали носиться взад-вперед с отчаянным, добросовестным лаем, позванивая цепями. В тихую погоду их бывало слышно даже в поселке, и дед Василий не раз за вечер выходил на крыльцо и прислушивался: он различал, когда собаки лаяли просто так, а когда на человека.
Привязав собак, дед Василий полусердито приговаривал:
— Ну, ну! Будет озоровать-то! Чтобы мне, собачьи ваши души, стерегли как следовает! — и, потоптавшись на месте, шел за девчатами домой.
Сколько лет было деду Василию, никто не знал толком, да и сам он вряд ли помнил. Был он очень стар, хотя держался прямо и ходил молодцеватой походкой. Дед Василий был молчуном. Валентина сначала жила как квартирантка, а потом, когда дед Василий овдовел, была ему вместо дочери.
