Я твердо знал, что осталось мало. Да и не хотелось мне сейчас «шпрехен дойч». Поэтому я громко сказал чужим басом:
— А Булатова нет!
Учительница, близоруко щурясь, некоторое время вглядывалась в мою сторону и, поверив, сделала отметку в журнале. Ребята смеялись, но никто меня не выдал.
Так что и немецкий прошел для меня благополучно. Гром и молнии ждали меня впереди, на уроке литературы, которую вела у нас завуч Полина Аркадьевна.
Она вошла в класс вместе со звонком — величаво, можно сказать, царственно и словно бы прямиком из Дома моделей. На ней был великолепный летний белый костюм, белые туфли, а на голове — высокая, замысловато уложенная башня белокурых волос. Но я же вам уже говорил, что Полина Аркадьевна всегда на высоте. Одна за другой прохлопали крышки парт, ребята торопливо вскочили и замерли в безмолвии, созерцая Полину Аркадьевну, как недавно созерцали меня.
— Здравствуйте, ребята, — сказала она, зорко оглядев класс. — Поздравляю с новым учебным годом. И предупреждаю, что восьмой класс — это очень ответственное дело, это выпускной класс, и приниматься за учебу нужно с полной самоотдачей с первых же дней. Садитесь.
Все сели, кроме меня. Я же только слегка присел на низкий подоконник. Джинсы мои, как я уже упоминал, были настолько же узки сверху, насколько широки внизу, и сесть я попросту боялся: как бы не стряслась беда.
— Тебе что, Булатов, отдельное приглашение нужно? — выдержав паузу, сказала Полина Аркадьевна.
Все обернулись, глядя на меня.
— Сядь сейчас же! — повысила голос Полина Аркадьевна. Но так как я не пошевелился, она продолжала с нарастающим, как лавина, раздражением, готовым вот-вот превратиться в гнев: — Ты что же, Булатов, с первого дня решил приняться за свои штучки? Срывать уроки, выводить учителей из равновесия? Ты глянь на себя, в каком виде ты изволил явиться в школу! Нестриженный, в уличной одежде. Ну, скажи, что общего у тебя с учеником советской школы? К завтрашнему дню потрудись привести себя в порядок, иначе дежурный не пропустит тебя в школу.
— Говори, говори, кто тебя слушает, — пробормотал я вполголоса.
Но Полина Аркадьевна расслышала. По-моему, она меня услышит, даже если я стану говорить шепотом.
— Ах, вот как! — воскликнула она. — Обратите внимание, ребята, он со мною на «ты». Он с нами со всеми давно на «ты»!
Вот это уже неправда! На «ты» я бывал только с теми, кто мне грубил и только тогда, когда грубили. Конечно, мне не следовало так говорить с Полиной Аркадьевной, я сознаю это, — ведь ей уже лет тридцать или сорок. Но вот с Адой Васильевной, например, нашим классным руководителем, я никогда не был на «ты», хотя она совсем еще почти девчонка, только что окончила пединститут и в прошлом году пришла к нам. Она сразу взялась меня перевоспитывать, и все так мягко, ласково. Она мне не грубит, вот и я ей не грублю. И даже ненавистную зоологию старался учить, лишь бы Аде Васильевне угодить, так как это ее предмет.
