И я занимался спортом, принимал по утрам холодный душ, спал с открытой форточкой. Но все равно э т о накатывало, и иногда на улице я долго не мог оторвать взгляда от какой-нибудь незнакомой женщины и подавлял в себе приступы э т о г о только очень большим усилием своей образцовой сознательности. Я утешал себя мыслью о том, что скоро окончу институт и женюсь. Тогда я искренне верил в то, что люди женятся только для э т о г о.
…А на экране черноволосый итальянский парень продолжал любить свою черноволосую итальянскую девушку. Он только никак не мог жениться на ней, хотя и очень хотел этого. (Разумеется, он собирался жениться совсем не для того, как об этом думал я. Э т о г о у него со своей девушкой хватало и до женитьбы.)
У итальянского парня не было работы, не было денег. Он был пролетарий, жил на чердаке какого-то облупленного дома, ходил по улицам, сплошь завешанным бельем на веревках, и вообще было непонятно, почему он до сих пор еще не умер от голода.
У него ничего не было, у этого нищего итальянского парня. Зато у него было огромное сердце — во весь экран. И он любил свою девушку, как хотел, — на всю ширину экрана. Из них прямо искры сыпались, когда они встречали друг друга.
А я только гладил ее руку в последнем ряду на последнем сеансе да еще целовался с ней в темном подъезде ее дома.
Да и то это было в лучшие времена, еще до той осени, когда она сказала мне, что собирается выходить замуж.
После кино мы долго бродили по улицам. Она ничего не говорила, но и не уходила. И я тоже больше ни о чем не спрашивал у нее и тоже не уходил.
Где-то в середине дня мы неожиданно оказались около зоопарка.
— Зайдем? — не глядя на меня, спросила она.
— Зайдем, — согласился я.
Когда-то мы часто ходили с ней сюда. В зоопарк всегда были билеты, и здесь всегда было интересно, не хуже, чем в кино или в цирке. Особенно тогда, когда была хорошая погода и все звери вылезали из своих клеток погреться и подурачиться на солнце.
Больше всего мы любили стоять возле площадки молодняка. Я заметил, что сюда подходили в основном дети со своими папами и мамами и парочки вроде нас.
Главными героями всегда были, конечно, медвежата. Они потешали публику по нескольку часов подряд. То они ходили в обнимку по всей площадке, то, как ленивые борцы, подолгу стояли на задних лапах, упираясь друг в друга передними, хитровато поглядывая на публику, то вдруг переходили в «партер» и яростно катались в пыли, а потом садились перед зрителями и вытягивали перед собой лапы, прося разнообразить их медвежачье меню чем-нибудь необычным и, разумеется, сладким.
