Долго стоял паренек перед кондитерской. Там, дома, у пекаря тоже была маленькая торговля, но это скорей выглядело, как мастерская кустаря. Недалеко от кондитерской раскинулась маленькая зеленая площадка, усаженная тенистыми деревьями. Паренек сел на скамью, не спуская с кондитерской глаз. Там, в деревне, люди мучаются, вечно какая-нибудь беда: то засуха, то град, то сорняки, а этих всех такие вещи не касаются, они, наверное, и не знают, какие бывают работы в деревне. Кому здесь нужны его мускулы? Надо браться за что-нибудь. Но как? Продавец мороженого катил мимо скамей двухколесную тележку, выкликая «мороженое», «мороженое»! Кое-кто из сидящих на скамье покупал себе маленькую вафлю. Карлу вовсе не хотелось мороженого, он только смотрел и не мог надивиться, как людям здесь подается все готовенькое. Над головой его шумела куполообразная крона мощного бука, листья его были припудрены уличной пылью. По шоссе, от станции к полям, тянулась аллея таких же деревьев. Мы бьемся, как рыба об лед, а эти люди и горя не знают, там, дома, мама лежит на кровати, а я должен зарабатывать деньги.
Тревога погнала его дальше. Откуда только все они берут деньги? Вдруг улица раскрылась, как река, прорезавшая горную долину. Она стала широкой-широкой, вдвое шире обычной, слева и справа тянулись ряды огромных магазинов, между ними — рестораны, украшенные морскими флажками, в отдалении высился белый памятник множеством всяких фигур, за памятником, в глубине площади, стояло широкое — все в колоннах — здание театра. Но больше всего Карла поразили на углу два огромных универсальных магазина. Это были первые универсальные магазины в городе, открытие их всколыхнуло весь городской коммерческий мир.
Подобно гигантским часовым в сверкающей форме, вытянулись они по углам улицы. Какие широченные окна, как разукрашено все флажками, гирляндами, позолотою, словно на ярмарке. Из некоторых окон гремит музыка. Карл собирался было еще поразмыслить, откуда у городских людей берутся деньги, но его уже затянуло в головокружительное неправдоподобие этих магазинов, и он, дивясь и глазея, переходил из этажа в этаж. Мощный поток понес его. Кричали громкоговорители, играла музыка, у прилавков покупали. С потолков до полу, вдоль и поперек, переливаясь через край, были вывешены и разложены тысячи вещей.
Когда деревенский паренек с покрасневшим и потным лбом, держа в руках свою соломенную шляпу с траурным крепом, вышел из второго магазина, было уже за полдень. Он попал в боковую, узкую улочку, сплошь загроможденную фургонами и грузовиками. С трудом лавируя, пробирался он между ними. По главной улице бежал новенький трамвай, он был электрический, вагоны двигались по рельсам, сверху тянулись длинные провода, было совершенно непонятно, как все это может двигаться без лошади: кучер стоял у чего-то вроде рычага, как будто в воздухе, и вертел его, это было как в сказке но трамвай все-таки шел. Здесь же, на боковой улочке, еще бегали старые добрые лошадки, черные и золотистые, с тихими глазами. Идя мимо, он погладил морду коняке — и ты, мол, здесь!
