Поражение Фив подавило волю к сопротивлению во всей Элладе. Города-государства, обещавшие фиванцам помощь, умоляли о прощении, уверяли, что виновных приговорят к смерти. Александр добился того, чего хотел, но не обрел покоя. Хотя приговор об уничтожении выносил не он, но он был в ответе за то, что больше не существовало легендарного города, где когда-то посеяли драконово семя[7], где Софокл нашел своего Эдипа, откуда был родом Эпаминонд. «Зевс сорвал месяц с небес», — говорили по всей стране.
Фивы считались месяцем Греции, а Афины — солнцем. Афиняне опасались, что им уготована такая же судьба и их свет померкнет. Однако Александр обошелся милостиво с теми, кто послал свой флот в поддержку Фив. Он разрешил им принять фиванских беглецов. Он отказался от требования выдачи настроенных против македонян политиков, среди которых был и его заклятый враг Демосфен. Сослали только Харимеда — талантливого полководца, с которым он еще встретится в Персии, и это будет недобрая встреча.
После возвращения на родину воины праздновали свою победу шумными кутежами, на которых вино — македоняне, в отличие от греков, пили его неразбавленным — подносили в громадных кубках. В Дионе, городе празднеств, для гетайров поставили огромный шатер, под сенью которого устроили пиршественные ложа. Победителям раздали золотые сосуды, серебряные чаши, дорогое оружие, поместья и рабов, рабов, рабов… Эта щедрость стала возможной благодаря богатым трофеям трех походов. То, что подарки сохраняют дружбу и укрепляют доверие, государи знали слишком хорошо. Праздновались и свадьбы, где пары соединялись брачными узами, исходя исключительно из государственно-политических интересов: гетайры из числа особо приближенных брали в жены богатых и знатных наследниц из горной страны, а дочери крупных землевладельцев издолий выходили замуж за высокопоставленных царедворцев.
Окружение Александра уговаривало жениться и его, чтобы подарить стране наследника: в конце концов, только богам было известно, возвратится ли он из Азии домой невредимым. Царь отшучивался, утверждая, что для супружеской жизни нужен особый талант, коим он не обладает. К тому же, добавил он слегка патетически, недостойно правителя думать о женах и детях, когда речь идет о борьбе не на жизнь, а на смерть. В сущности же, он опасался, что несовершеннолетнего наследника могут использовать для узурпации власти, пока его отец будет находиться в чужих землях.
