.
Карл никак не обнаруживает своего отношения к этим словам Бродского. И всe же, вероятно, было в нем нечто от переселенца на Средний Запад или ковбоя, который по рождению и воспитанию своему, конечно, никак не мог стремиться к покою, но хотел действовать и добиваться «мгновенной справедливости». Эта почтенная культура кольта 36-го калибра — краеугольный камень американской цивилизации; надо полагать, она была в крови даже у некоторых профессоров.
Профферы застали русскую литературу после побоища, тянувшегося уже не одно десятилетие. Вакханалия официальных посредственностей и настоящие писатели, лишенные возможности печататься, неизданные, забытые, запрещенные тексты, разорванная ткань времен, утрата знаний и памяти. В конце концов, «быть — значит знать, что ты был», как говорил набоковский Ван. «Что делать?» — этот очень русский вопрос в России часто остается без ответа. В тот свой приезд в 1969 году ни Карл, ни Эллендея тоже еще не нашли ответа на него. «Ардису» только предстояло стать «вершиной Прошлого, на которой задувал вихрь Настоящего» — и в смысле времени, и в смысле качества текстов.
А пока двое американцев, оглушенные своей необыкновенной поездкой в Россию — на обратном пути они впервые встретились с Набоковыми в Лугано, — вернулись в Америку. Карл тогда еще был ассистент-профессором славянских языков и литературы в Индианском университете.
«Осенью 1969 года он собрал маленькую компанию наших друзей в Индианском университете… и показал им примерное содержание первого выпуска журнала, посвященного русской литературе. Всех наc увлекала эта идея, но никто не верил в ее осуществление — кто будет журнал финансировать? Кто будет покупать? Ни один из нас не занимался издательской деятельностью, мы ничего в этом не смыслили». Большинство участников этой встречи станут в 1971 году сотрудниками журнала Профферов — Russian Literature Triquarterly (RLT), который попытается воссоздать почти скрывшийся под ложью ландшафт русской литературы, совсем неизвестный западной науке[19].
«Набоков, Цветаева, Ходасевич, Бунин и многие другие, — вспоминает Карл, — больше не считались частью русской литературы. Они не только были вычеркнуты из советских учебников — их почти также игнорировали западные литературоведы и историки литературы. Например, до 80-х в англоязычных историях русской литературы не находилось места ни Набокову, ни Цветаевой, ни Ходасевичу»[20].
Академик Вячеслав Иванов, один из крупнейших ученых XX века, близкий знакомый Профферов с их первых визитов в СССР, говорил в интервью для этой книги: «В американской славистике просто пусто было к тому времени. Она следовала задам советских издержанных мыслей. Он открыл подлинную русскую литературу для Америки, но одновременно и для России»
