Та едва ли не подпрыгнула. Сунула подружке стаканчик и быстренько устроилась в салоне.
— Куда едем? — спросила она.
— Твоя любимая Тимофеевна.
— И твоя, — улыбнулась Илона и придвинулась к нему. — Ты дерганый такой.
— Вот сейчас, пожалуйста, меня не трогай! — в голосе его отчетливо звучала сталь.
Впрочем, последние несколько дней только она и звучала. Буквально лязгала. А он сам как с цепи сорвался. Метался по квартире раненым зверем. Сутки. С перерывами на беспокойный сон. На вторые повезло. Позвонили со станции, попросили выйти на восемь часов — Татьяна Ивановна запросилась в отпуск за свой счет. И он, почти испытывая счастье, помчался на работу. Думал, там забудется. Да с фига ли?! Оттарабанил день, а к вечеру снова засосало под ложечкой: дома он точно сойдет с ума. Дома невозможно находиться, не сходя с ума. Потому что прокручивал, постоянно прокручивал весь их короткий, незамысловатый диалог с этой крэзанутой, уверовавшей, что он — конченый отброс, с которым можно и не считаться, только пользовать, а она — право имеющая. И пользовать, и не считаться. Понимая, что переключиться не удастся, Парамонов плюнул и остался еще на восемь часов, надеясь в кои-то веки: вдруг работа лекарством сработает?
А не срабатывала нифига работа. Только в снежный ком нарастали обиды, грозившие смести его самого. Так и перебивался часами, стараясь дома не бывать. Пока его не отправили отсыпаться с воплем: «Мы не имеем права допустить вас к работе!»
У всех права. Все правы. Кроме него.
Сейчас он вышел уже в свою смену. Но степень накала прилично возросла — Инфинити под окнами способствовал дикому желанию расколошматить все вокруг к лешему. А самообладание, видимо, окончательно разобидевшись, гордо удалилось. Черт его знает, к лучшему ли, но Петька с Илоной действительно заметно притихли.
Когда он вжимал кнопку звонка знакомой квартиры, думал только о том, как бы не начать орать с порога. Дверь живо распахнулась и на пороге радостно всплеснула руками Гиреева, пребывавшая сегодня в роли добродушной старушки. Фланелевое платье в деревенский цветочек и кружевной передник завершали образ.
— Глебушка! — проворковала она. — Как же я рада вас видеть. Проходите, проходите.
— А уж как я рад, — буркнул Парамонов, вваливаясь в квартиру и волоча за собой Илонку. Дальше прихожей не пошел, в сторону ванной даже не глянул. Зато глянул на Светлану Тимофеевну самым выразительным образом: — Рассказывайте!
— Что-то вид у вас какой-то… уставший, — протянула она.
