— Вредина, — выдавил он, толкаясь ей в руки, ощущая, как подрагивают от напряжения его бедра. Он и сам, весь, полностью, был напряжением. Напряжением, закрывавшим ее рот своим, сплетавшимся с ней. Его пальцы сжимали ее грудь, чуть сдавливали соски, потом на месте пальцев оказывались зубы и язык. В конце концов, сдавшись и ей, и себе самому, он стал раздвигать коленом ее ноги. Потому что находиться вне ее теперь уже было невыносимо.
Она негромко рассмеялась, легко, беззаботно. Прикусила мочку его уха и открылась, впустила в себя, скользнула вперед, к нему, устраиваясь удобнее под тяжестью его тела. Начала двигаться — медленно, лениво, плавными полукружиями, как если бы это не она несколько мгновений назад сходила с ума в ожидании него. Эта плавность плавила его тело. Плавность может плавить? Его — могла. Он подчинялся. Ощущение медленного жара, рождавшегося между их телами в той точке, где они становились целым, расплывалось, поднималось, поднимало. Толчками крови в голове. Толчками сердца внутри. Толчками вскриков из горла.
Но, подчиняясь, и он подчинял. Распластал по постели, прижимая ее ладони к простыне. Глубоко — во рту. И глубоко — в ней. Влажно скользил, наполняя ее всю, полностью, до мыслимых пределов. Ни на чем не настаивал. Ничего не требовал. Просто вел, теперь уже вел за собой, чтобы удержать рядом. Чувствовать, что она нуждается в нем. Пусть так — прикосновением врачевать душу. И чем-то еще, чем-то, что зиждилось на большем, чем физическое обладание.
Долбаная потребность врачевать.
А потом перестал и целовать. Просто оторвал губы от ее губ и вгляделся в лицо, убирая с него длинные растрепавшиеся пряди. И этот взгляд доводил до вершины. Нет ничего эротичнее полуприкрытых глаз женщины, занимающейся любовью.
Она с силой сжала пальцы, переплетенные с его. Век не поднимала. Знала, что он смотрит. Знала, что ей это нравится. Знала, что, если позволит, он останется. Знала, что она не сделает этого.
И все же распахнула глаза и улыбнулась. Сама потянулась к его губам. Не хотела ждать. Его хотела — все еще хотела, словно время отмотали назад, и она снова чувствовала его пальцы на своей шее. Не насытилась, не наполнилась. Мало.
И в следующую минуту резкими, привычными ей движениями толкнула его, перевернула на спину, оказалась сверху. Задавала ритм, теперь быстрый, нетерпеливый, заставлявший бурлить кровь, прогонявший все мысли, застилающий взгляд, кружащий голову. И что-то хрипло бормотала, невнятное, сумбурное, крепко вцепившись в его плечи, не останавливаясь ни на секунду. Этим доводила его до исступления. Теперь уже больше звуками, что издавала, будто делясь своей энергией. Впрочем, их энергия стала единым целым, переливалась из одного в другого. Он вцепился в ее бедра, насаживая на себя. И повторял — ее хрипы и ее стоны. Они, будто эхо, рождались в нем, и он толком не понимал, что, врезаясь в нее, выдыхает ее имя. Сбивчиво, едва слышно. «Ксень… Ксеня…»
